Хроники Амбера. Книги Мерлина - Роджер Желязны

Стена слева от меня была отлита из медленного пламени; та, что была справа — путь, с которого нет возврата, да немного света, проливающегося на перекопанное морское дно, где передвигались и ели друг друга яркие твари. Мандор сидел в человеческом облике перед книжным шкафом, одетый в черно-белое, ноги упирались в чёрную оттоманку, в руках — копия «Хвалы» Роберта Хасса, которую я ему дал.

Он улыбнулся, подняв взгляд.

— «Гончие смерти напугали меня», — сказал он. — Хорошие стихи, вот что. Как ты в этом цикле?

— Наконец-то отдохнул, — сказал я. — А ты?

Он положил книгу на небольшой столик без ножек, плававший поблизости, и встал. Тот факт, что он — совершенно очевидно — читал её к моему приходу, никоим образом не умалял комплимента. Мандор был таким всегда.

— Вполне хорошо, спасибо, — отозвался он. — Пойдём, позволь мне накормить тебя.

Он взял меня за руку и подвёл к стене огня. Она рухнула, как только мы подошли ближе, и наши шаги утонули в полосе мгновенной тьмы, за которой почти сразу последовала узенькая тропинка: солнечный свет просачивался сквозь ветви над головой, выгнутые аркой; по сторонам цвели фиалки. Тропа привела нас к выложенному плиткой патио; зелено-белый газебо — на его дальнем краю. Мы поднялись по ступеням внутрь к хорошо сервированному столу: холодные кувшины с соком и корзинки тёплых булочек под рукой. Он сделал жест, и я уселся. С его следующим жестом возле меня возник графин с кофе.

— Вижу, ты припомнил моё утреннее нарушение этикета, — сказал я, — подаренное Отражением Земля. Спасибо.

Он слегка улыбнулся, кивая и усаживаясь напротив меня. Птичье пение, которое я не смог идентифицировать, звучало с деревьев. Ласковый ветерок шуршал листьями.

— Чем ты намерен заняться в эти дни? — спросил я его, наливая кофе в чашку и разламывая булочку.

— В основном, смотреть на сцену, — отозвался он.

— Политическую сцену?

— Как обычно. Хотя недавний опыт в Эмбере склонил меня к тому, чтобы рассматривать её как часть куда большей картины.

Я кивнул.

— И твои расследования с Фионой?

— И они тоже, — ответил он. — Они случились в очень необычные времена.

— Я заметил.

— И похоже, что конфликт Лабиринт-Логрус проявился в мирских событиях столь же явно, как и в масштабе космоса.

— Я тоже чувствую это. Но у меня есть предубеждения. В партию космоса меня списали рано и без карты подсчёта очков. Можно подумать, я недавно обежал все округи и подтасовал каждый путь — к той точке, где мои дела покажутся частью большей картины. Мне это не совсем нравится, и если бы у меня был какой-нибудь способ отделаться от этих хвостов, я бы его использовал.

— Хм, — сказал Мандор. — А что если вся твоя жизнь целиком была изучением подтасовки?

— Я бы не чувствовал ничего хорошего, — сказал я. — Полагаю, я чувствовал бы себя так же, как сейчас, только ещё напряжённее.

Он сделал жест, и передо мной появился изумительный омлет, преследуемый опоздавшим на мгновение дополнительным блюдом жареной картошки, смешанной с чем-то вроде зелёных чилли и лука.

— Все это гипотетично, — сказал я, принимаясь жевать, — разве нет?

Последовала длинная пауза, так как Мандор жевал, потом он сказал:

— По-моему, нет. По-моему, долгое время и до сих пор Силы клокотали бешено, но мы, наконец, подошли к концу игры.

— Что заставляет тебя влезать в эти дела?

— Началось это с тщательного обдумывания событий, — сказал он. — Затем последовали формулировка и тестирование гипотез.

— Избавь меня от лекции по использованию научного метода в теологии и человечьих политиках, — сказал я.

— Ты спросил.

— Верно. Продолжай.

— Тебе не кажется странным, что Савалл угас как раз тогда, когда одновременно свершилось так много событий из тех, что долгое время были в подвешенном состоянии?

— Когда-нибудь ему пришлось бы уйти, — сказал я, — и все недавние потрясения, вероятно, хорошо этому поспособствовали.

— Выбор времени, — сказал Мандор. — Стратегическое расположение. Согласованность действий.

— Для чего?

— Чтобы посадить тебя на трон Хаоса, конечно, — ответил он.

Иногда слышишь что-нибудь неприятное, и — все. В другой раз слышишь что-нибудь невероятное, и оно откликается эхом. Странное мгновенное ощущение невероятного знания, которое — и все время! — просто недосуг подобрать и изучить. По правилам, мне следовало бы подавиться при заявлении Мандора, затем фыркнуть что-нибудь вроде: «абсурд!» Я странно воспринимал эту ситуацию — было умозаключение Мандора верным или нет — словно здесь нечто большее, чем догадка, будто существовал некий всеобъемлющий план по выдвижению меня в круг власти во Дворах.

Я сделал затяжной, медленный глоток кофе. Затем:

— Да ну? — сказал я.

Я чувствовал, что улыбаюсь, пока он искал мой взгляд, изучал моё лицо.

— Ты принимаешь участие в попытках сознательно?

Я снова поднял чашку с кофе. Я чуть было не сказал: «Нет, конечно, нет. Я впервые об этом слышу». Затем я припомнил, как отец рассказывал мне о том, что он втянул тётю Флору в изложение жизненно важной информации для подлечивания отцовской амнезии. Меня впечатлила не столько ловкость, с которой он это проделал, сколько факт, что его недоверие к родне было за пределами сознания, в виде чистого рефлекса. Не пройдя через все семейные свары, где бывал Корвин, я ощущал нехватку чувств такого высокого накала. И Мандор, и я всегда хорошо уживались, невзирая на то, что он был старше на несколько столетий и в некоторых вопросах мы имели весьма отличающиеся вкусы. Но вдруг на столь высоких ставках, тот негромкий голос, о котором Корвин поминал, как о худшей, но более мудрой половине, подсказал: «Почему бы нет? Можешь попрактиковаться, малыш», — и, поставив чашку, я решил попытаться, просто попробовать, как это на ощупь.

— Не знаю, имеем ли мы в виду одно и то же, — сказал я. — Но почему бы тебе не рассказать мне о середине игры… или, наверное, даже о начале… о том, что привело тебя сейчас к поспешному выводу.

— Лабиринт и Логрус оба обладают разумом, — сказал он. — Мы с тобой видели доказательства тому. Проявляется ли это как Змей и Единорог, или иным образом — особой разницы нет. В любом случае мы говорим о парочке более-сильных-чем-человеческий разумах с обширной мощью в распоряжении. Кто придёт к финишу первым — бесполезный теологический вопрос. Нам нужно лишь побеспокоиться о нынешней ситуации, поскольку она касается нас.

Я кивнул.

— Милая оценка, — согласился я.

— Силы, которые они представляют, противоборствуют, но годами были отточено равны друг другу, — продолжал Мандор, — и таким образом было установлено некое равновесие. Они постоянно алчут небольших побед, пытаясь добавить к собственному домену нечто за счёт противника. Похоже, игра шла с ничейным счётом. И Оберон, и Савалл были долгое время их агентами, а Дворкин и Сухэй — посредниками, связанными непосредственно с силами.