Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

1981-83 годах превратился в механиста после 1985 года, а в конечном итоге даже во взаимодействующего. Джордж Буш, а также Джеймс Бейкер, с первоначальной механистической позиции, когда они вошли в должность в 1989 году, спустя почти год, с запозданием, начали действовать как интеракционисты, хотя все еще с механистическими тенденциями, в 1990 и 1991 годах.

Леонид Брежнев, Юрий Андропов, Константин Черненко и их коллеги, включая долговечного Андрея Громыко, хотя и были отягощены эссенциалистскими идеологическими взглядами, тем не менее, на практике были механистами. В отличие от них, Михаил Горбачев и некоторые его ближайшие коллеги, включая Эдуарда Шеварднадзе и Александра Яковлева, были интеракционистами.

Хотя Рональд Рейган олицетворял и доминировал в годы фронды, с 1981 по 1983 год, Михаил Горбачев доминировал в годы взаимодействия советско-американских отношений с 1986 по 1991 год. Более того, Советский Союз при Горбачеве перешел от слабой реактивной позиции в 1981-84 годах к инициативе в 1987-1989 годах. К 1990-91 годам, в то время как политика США оставалась в основном реактивной, руководство Горбачева тоже - но теперь обе державы реагировали на события в Восточной Европе и Советском Союзе, над которыми Горбачев терял контроль, что подрывало его способность сохранять инициативу в отношениях с Соединенными Штатами.

В постхолодные годы, при президенте России Борисе Ельцине, президенте Буше в 1992 году и впоследствии президенте Билле Клинтоне, американо-российские отношения продолжали основываться на интеракционистской модели.

Оглядываясь назад, становится ясно, что единственным наиболее значительным фактором, не только повернувшим американо-советские отношения от конфронтации к разрядке и даже дальше в течение десятилетия 1980-х годов, было влияние Михаила Горбачева. Учитывая политику, проводимую Рейганом, а затем Бушем, без Горбачева американо-советские отношения на протяжении 1980-х и в 1990-е годы почти наверняка продолжали бы идти тем же основным курсом, что и в 1984-85 годах, с небольшими вариациями в модели продолжающейся конкуренции. Разница заключалась в решимости Горбачева изменить все отношения СССР с миром, войти во взаимозависимый реальный мир, а не продолжать конфликт между "двумя мирами", социализмом и капитализмом. Горбачев был не просто сторонником возобновления разрядки. Разрядка, в конце концов, было ослабление холодной напряженности между противниками. Горбачев не просто хотел снизить напряженность; он поставил перед собой цель покончить с холодным оружием, создать "общий европейский дом", решительно свернуть гонку вооружений и демилитаризировать отношения между Востоком и Западом, а также отказаться от советского участия в геополитико-идеологической борьбе в третьем мире. Для этого он должен был пожертвовать советской политической гегемонией и военным превосходством в Восточной Европе, пойти на непропорционально большие уступки в области контроля над вооружениями, вывести советские войска из Афганистана и советскую поддержку кубинских войск в Анголе и Эфиопии и вьетнамских войск в Камбодже, добиваться разрешения региональных конфликтов и расширения международного сотрудничества в ООН и через нее, а также многими другими способами, и заставить "социалистические" режимы повсюду стоять или падать на основе свершившегося менталитета и народного мандата. Он также был полон решимости добиваться радикальной перестройки всей советской общественно-политико-экономической системы. Он выступал за шаги, соответствующие его изменившемуся международному курсу: сокращение вооруженных сил и численности личного состава, снижение секретности и контроля. Вооруженных сил и контингентов, снижение секретности и контроля, соблюдение международных стандартов в области прав человека и реформирование советской экономики с тем, чтобы она могла войти в международную экономическую систему.

Не все из этих далеко идущих изменений были полностью проработаны в концептуальном или политическом плане, когда Горбачев только пришел к власти, но общее направление и даже многие конкретные проявления были, и за ними последовали другие. Застой" брежневских лет стал важным импульсом для перемен, но требовалось гораздо большее, прежде всего признание неспособности советской системы и советских лидеров понять мир за пределами своих границ. Андропов, которому помогло многолетнее знакомство с относительно неприукрашенной внутренней отчетностью КГБ, понимал углубляющуюся стагнацию советской системы и, по крайней мере, некоторые ее недостатки. Он был готов, но был слишком болен и слишком недолговечен, чтобы сделать больше, чем скромное начало внутреннего обновления. Но Андропов не понимал глубины системного провала советской системы, как не понимал он и огромных ошибок советского восприятия внешнего мира. Здесь его работа в КГБ была обоюдоострой; хотя в некотором смысле она могла придать ему большую утонченность (как он проявил еще раньше, в 1960-х годах в аппарате ЦК), она также способствовала его неверной оценке намерений Запада, особенно Америки. Он был среди тех, на кого наиболее негативно повлияла конфронтационная позиция Рейгана в 1981-83 годах, особенно к концу его жизни. Он продолжал верить в столкновение двух миров (постоянно присутствующее в сфере разведки), и он не верил, что переговоры и компромисс с нынешними лидерами США возможны.

Константин Черненко не был подготовлен ни умом, ни опытом к пониманию внутренней или внешней ситуации иначе, чем это было принято у его покровителя Леонида Брежнева. Черненко не был готов к каким-либо серьезным изменениям во внутренней или внешней политике, хотя его предыдущий опыт поддержки брежневской политики разрядки в 1970-х годах помог ему, по крайней мере, подготовиться к возобновлению советско-американских переговоров, особенно по контролю над вооружениями. Во время своего пребывания на посту главы правительства он сломал лед глубокой заморозки, которую Андропов наложил на отношения в конце 1983 года.

Михаил Горбачев, по всем признакам, вступил в должность в марте 1985 года с большой уверенностью в себе, а также с осознанием того, что стоящие перед ним задачи были грозными. Он лучше Андропова, хотя и не до конца, понимал необходимость глубокой трансформации, фактически реформирования, советской системы и социализма (то, что стало называться перестройкой). Он также понял то, чего не понимал никто из его предшественников, - что все их представления о внешнем мире были архаичными и искаженными и фактически способствовали их межнациональной изоляции и снижали их безопасность. Хотя его взгляды на эти внутренние и внешние задачи не были полностью сформированы и, более того, все еще страдали от серьезных недостатков, он обладал открытостью к переменам, редкой для любого политического лидера, а особенно для воспитанного в советской системе.

Первоначально, действительно с 1985 по 1988 год и в некоторой степени до конца (1991 год), Горбачев считал возможным реформировать и возродить идеологию социализма, советскую социально-экономическую и политическую систему, Коммунистическую партию и Союз Советских Социалистических Республик. Но так как некоторые из его первоначальных предпосылок оказались несостоятельными, он изменил их и был готов изменить свою позицию. Он не плыл по течению, хотя иногда (особенно с октября 1990 года по апрель 1991 года) он шел на тактические уступки в