Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Однако Сталина явно что-то смущало в этом примере, и в первом машинописном варианте, поработав главным образом над стилем, а также попытавшись связать язык «Слова» с языком Пушкина, он вновь раздраженно написал на полях: «Не то»[1137]. В окончательной редакции Сталин вновь вернулся к этой части статьи и пытался использовать ее для собственной периодизации истории русского языка: «Если взять для иллюстрации историю русского языка, то ход развития русского языка от древности до наших дней можно было бы набросать, примерно, в виде следующей схемы:

а) от родоплеменного языка, сложившегося еще задолго до эпохи рабства, когда русский язык мало отличался от других славянских языков, – к языку “Слово…” (конец 12 века). Это уже не родоплеменной язык, а язык разных племен, ставших русской народностью, отделившихся от других славянских языков и ставших самостоятельными. Он, вероятно, значительно отличается от старого родоплеменного языка, и по богатству словаря и по развитости грамматическ. строя. Но большинство корневых слов старого языка вошло в основной словарный фонд нового языка, а главные элементы грамматического строя старых язык. не уничтожены…» Затем поразмыслил и рядом дописал полюбившуюся мысль еще раз, обвел ее карандашом и сделал знак вставки: «Но элементы грам. строя, почти все корневые слова “Слова” сохранились даже в совр. русск. языке»[1138]. Но ни пункта «б», ни других пунктов больше не последовало. Сталину очень хотелось походя, как это и пристало корифею, набросать схему истории русского языка от «Слова» до Пушкина и современности. Не исключено, что кто-то из консультантов отсоветовал ему давать такого рода периодизацию, указав на спорность датировки «Слова», изобилующего тюркоязычными словами. Во всяком случае, в окончательном варианте Сталин от идеи периодизации истории русского языка отказывается и при этом вычеркивает всякое упоминание о поэме. Видно, как он колеблется и сначала простым карандашом берет весь абзац о «Слове» с двух сторон в квадратные скобки. Затем, поразмыслив, зачеркивает их, то есть решает все же оставить текст. Через какое-то время окончательно перечеркивает его жирными линиями цветного карандаша.

Вращаясь вокруг все тех же много раз высказанных идей и одних и тех же имен классиков, Сталин все в большей степени сводил свой научный трактат к привычной форме директивного документа. Если в первом и особенно во втором разделе работы он опровергал марристов путем простого перетолковывания в свою пользу тех же самых цитат из классиков, то в третьем разделе он уже решил опровергнуть одного из них. Лафарг, которого широко и положительно цитировал в 30-х годах, к 50-м годам утратил для него свой авторитет. Сталин дописывает от руки по поводу уже не раз опровергавшейся им ранее идеи «языковой революции»: «Марксизм не признает внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и внезапного построения нового языка. Лафарг был не прав, когда он говорил о “внезапной языковой революции, совершившейся между 1789 и 1794 годами” во Франции (см. брошюру Лафарга “Язык и революция”). Никакой языковой революции, да еще внезапной, не было тогда во Франции. Конечно, за этот период словарный состав французского языка пополнился новыми словами и выражениями, выпало некоторое количество устаревших слов, изменилось смысловое значение некоторых слов, – и только. Но такие изменения ни в какой мере не решают судьбу языка. Главное в языке – его грамматический строй и основной словарный фонд. Но грамматический строй и основной словарный фонд французского языка не только не исчезли в период французской буржуазной революции, а сохранились без существенных изменений, и не только сохранились, а продолжают жить и поныне в современном французском языке. Я уже не говорю о том, что для ликвидации существующего языка и построения нового национального языка (“внезапная языковая революция”!) до смешного мал пяти-шестилетний срок, – для этого нужны столетия». Весь этот текст Сталин собственной рукой переписал слово в слово из второго в третий окончательный вариант статьи[1139].

Знаменательна для позднего сталинского мышления еще одна вставка о роли революций в истории общества. Еще в первом варианте он решил дать новую установку в понимании этого вопроса: «Вообще нужно сказать к сведению товарищей, увлекающихся “взрывами”, что закон о переходе от старого качества к новому путем взрыва нельзя считать всеобъемлющим законом общественного развития. Он обязателен для общества, разделенного на враждебные классы. Но он вовсе не обязателен для общества, не имеющего враждебных классов». Доказательством этому, утверждал Сталин, является коллективизация сельского хозяйства в СССР как пример «революции сверху». Здесь не место доказывать, что Сталин был слаб в диалектике, как и в философском мышлении вообще. Все это он сам же убедительно продемонстрировал в сборниках «Вопросы ленинизма» и в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Однако обратим внимание на то, что Сталин, выступая против революционных взрывов, демонстрирует хорошо известный житейский феномен, – очень часто бывший революционер, добившись к зрелости личных благ и общественных высот, становится яростным, радикальным реакционером. Его радикальная «революция сверху» (новое закрепощение крестьян в колхозном строе; ГУЛАГ как современная форма государственного рабовладения; неограниченная капиталистическая эксплуатация рабочих на государственных предприятиях и т. д.), поэтапно и кроваво проводившаяся с середины 30-х годов, получила, наконец, литературное оформление. В окончательном варианте статьи Сталин эту мысль усилил, зачеркнув неряшливые и абстрактные рассуждения о законах перехода от старого качества к новому, и написал так: «…теория внезапных взрывов неприменима не только к истории развития языка. Она не всегда применима также и к общественным явлениям базисного или надстроечного характера»[1140]. В окончательном тексте, заменив слово «характера» на слово «порядка», Сталин продолжил свою «антидиалектическую» и (без кавычек) реакционную мысль: «Он (закон диалектики. – Б. И.) обязателен для общества, разделенного на враждебные классы. Но он вовсе не обязателен для общества, не имеющего враждебных классов. В течение 8–10 лет мы осуществили в сельском хозяйстве нашей страны переход от буржуазного индивидуального крестьянского строя к социалистическому, колхозному строю. Это была революция, ликвидировавшая старый буржуазный хозяйственный строй в деревне и создавшая новый, социалистический строй. Однако этот переворот совершился не путем взрыва, то есть не путем свержения существующей власти и создания новой власти, а путем постепенного перехода от старого буржуазного строя в деревне к новому. А удалось это проделать потому, что это была революция сверху, что переворот был совершен по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства»[1141].