Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него - Дэвид Куаммен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А потом началась новая эпидемия – страха, – сказал доктор Сэм Окваре, комиссар по услугам здравоохранения, когда я посетил его в Кампале через месяц. Кроме прочих обязанностей, доктор Окваре еще и возглавлял национальную рабочую группу по Эболе. – Ее было сдержать труднее всего. Началась новая эпидемия – паники.
Это отдаленные места, объяснил он. Деревни, поселки, маленькие городки, окруженные лесом. Люди питаются в основном дичью. Во время вспышки в Бундибугио жителей этого региона избегали, как огня. Экономика встала. Никто не хотел принимать у них деньги, потому что боялись через них заразиться. Из большого города разбежались жители. Банк закрылся. Когда пациенты выздоравливали (если, конечно, им везло, и они действительно выздоравливали) и возвращались домой из больницы, «их тоже подвергали остракизму[37]. Их дома сжигали».
Доктор Окваре, худой мужчина среднего роста с тонкими усиками и длинными руками, постоянно жестикулировал, рассказывая о тяжелом годе Уганды. Вспышка в Бундибугио, говорил он, была «хитроумной», а не драматичной; она распространялась медленно и неспешно, а служба здравоохранения не понимала, в чем дело. Пять вопросов до сих пор оставались без ответов, и он перечислил эти вопросы. 1) Почему заболевала только половина членов каждой семьи? 2) Почему заболело так мало сотрудников госпиталей в сравнении с другими вспышками Эболы? 3) Почему болезнь так неравномерно распространялась по району Бундибугио, поражая одни деревни и обходя стороной другие? 4) Передавалась ли она половым путем? Затем он замолчал, пытаясь вспомнить пятый вопрос.
– Резервуар? – спросил я.
– Да, именно, – ответил он. – Какое животное служит резервуаром?
Вирус Бундибугио в Уганде стал последним пополнением в классификации и географии эболавирусов. Четыре из них разбросаны по Центральной Африке и покидали свои резервуары, чтобы убивать людей (а также шимпанзе и горилл) в шести разных странах: Южном Судане, Габоне, Уганде, Кот д’Ивуаре, Республике Конго и Демократической Республике Конго[38]. Пятый эболавирус, похоже, является эндемиком Филиппин, и его несколько раз заносили в США вместе с инфицированными макаками. Но как он попал на Филиппины, если эболавирусы ведут свое происхождение из Экваториальной Африки? Мог ли он перебраться туда одним большим прыжком, не оставив никаких следов по пути? От юго-запада Судана до Манилы – четыре тысячи пятьсот километров полета летучей мыши. Но ни одна летучая мышь не может столько пролететь без сна. Может быть, эболавирусы распространены более широко, чем мы думаем? Стоит ли ученым начать искать их в Индии, Таиланде и Вьетнаме[39]? Или вирус Рестон добрался до Филиппин точно так же, как вирус леса Тай добрался до Швейцарии и Йоханнесбурга – на самолете?
Если посмотреть на все это с точки зрения биогеографии (науки, изучающей, какие виды где живут на планете Земля) и филогении (исследования развития биологических видов со временем), одно можно сказать с уверенностью: нынешний уровень научных знаний об эболавирусах можно сравнить с маленькими пятнышками света на совершенно черном фоне.
15
Жители деревень, пораженных Эболой, – выжившие, потерявшие родных или перепуганные, но, по счастью, не пострадавшие, – по-своему объясняли этот феномен. Одно из объяснений было связано со злыми духами. Одно слово, которое объединяет множество верований и практик самых разных этнических и языковых групп и которым часто объясняют быструю массовую гибель взрослых: колдовство.
В качестве примера можно привести деревню Мекука, расположенную на северо-востоке Габона, в верховьях реки Ивиндо. Мекука – один из лагерей золотоискателей, в котором началась вспышка 1994 года. Через три года американский медик-антрополог Барри Хьюлетт отправился туда, чтобы узнать у самих жителей деревни, что они думали о болезни и как на нее реагировали. Многие местные жители ответили ему термином из языка бакола: Эбола – это эзанга, то есть какой-то вампир или злой дух. Когда одного из жителей деревни попросили объяснить подробнее, он сказал, что эзанга – это «плохие человекоподобные духи, которые вызывают у людей болезни», мстя за то, что они накапливают богатства и ни с кем не делятся. (Похоже, это объяснение не подходит для того охотника из верховий Ивиндо в 1994 г., который поделился зараженным мясом гориллы с друзьями, но все равно умер.) Эзанга можно даже призвать и натравить на определенную цель, словно наложив проклятие. Соседи и знакомые, завидуя богатству или власти, которые накапливает человек, могут наслать на него эзанга, и он станет глодать его внутренние органы, пока тот не заболеет и не умрет. Вот почему золотодобытчики и дровосеки так рискуют заболеть Эболой, объяснили Хьюлетту. Им завидуют, а они ни с кем не делятся.
Барри Хьюлетт расследовал вспышку в Мекуке ретроспективно, через несколько месяцев после ее завершения. Тема его по-прежнему интересовала, и, беспокоясь, что более «цивилизованные» методы исследований и реагирования упускают нечто очень важное, он в конце 2000 г. отправился в Уганду, на место вспышки в Гулу. Там он обнаружил, что превалирующая среди жителей этническая группа, ачоли, тоже считает вирус Эбола работой сверхъестественных сил. Они верили в злых духов, которые называются гемо и иногда обрушиваются на людей, подобно ветру, неся с собой болезни и смерть. Эбола была далеко не первым их гемо. Ачоли, как узнал Хьюлетт, ранее уже пережили эпидемии кори и оспы, и объяснение было таким же. Несколько старейшин сказали Хьюлетту, что гемо может появиться из-за неуважения к духам природы.
После того как болезнь распознается как гемо, а не просто небольшая вспышка, культура ачоли предусматривает целую особую программу поведения, причем некоторые пункты из нее отлично подходят для борьбы с