Песнь меча - Розмэри Сатклиф

— Если бы ты была мужчиной, я бы последовал за тобой, — неожиданно сказал Бьярни, уже не заботясь о том, сулят такие разговоры беду или нет. Какое странное это Пасхальное плаванье, не похожее ни на одно другое.

— Навались! Навались! — послышался голос Верланда у рулевого весла.

Они переночевали в одной из рыбацких деревушек на берегу, а на следующий день, с попутным ветром, подняли парус и, обогнув Малл, направились к пологим зеленым берегам Айоны.

Леди Од с внучкой и Мергуд расположились в улье серокаменных построек для гостей, чуть в стороне от святых братьев, а команда «Фионулы» разбила лагерь под корабельными навесами, в тени белых песчаных дюн, окаймлявших берег. Там они провели первую из четырех ночей на острове святого Колумбы[54]. Следующий день был посвящен покою перед скорбной пятницей[55], когда будут оплакивать Белого Христа. Леди Од уединилась для молитвы, а ее команда отдыхала, растянувшись в высокой траве дюн, или бродила вокруг корабля, рассказывая друг другу истории, или играла в волка и овец голышами[56]по расчерченному песку. В полдень они поели соленой рыбы и перловой каши с монастырской кухни, запив все парой кружек легкого эля.

— Лучше подкрепиться как следует. — Верланд взглянул на Бьярни. — Сегодня больше ничего не предвидится, а завтра будет еще меньше.

А другой парень, с набитым ртом, добавил, ухмыляясь:

— Несправедливо, да, что приходится ходить с пустым брюхом из-за чужого Бога, висящего на дереве.

И все рассмеялись.

Это было сказано вполне добродушно; воины и жители поселений Торштена уже давно привыкли смешивать две веры, и во времена, когда норманны расхищали христианские святыни не потому, что те были христианскими, а просто из-за богатой добычи, в этом было не принято проявлять особую щепетильность.

Но Бьярни не разделял их веселья.

— Один провисел на дереве девять дней[57], — сказал он, обращаясь ко всем.

Положив в рот последний кусок сухой соленой рыбы, он встал и побрел прочь, чтобы побыть одному.

Он шел к югу вдоль берега, пока не оказался у бухты, видимо, на самом южном крае острова. И там, без всякой причины — он миновал другие бухты и заливы, с таким же белым песком и теплыми камнями — он решил присесть. Маленькие темные овцы, пятнистые и в крапинку, паслись в полях. Он слышал звонкий голосок ягненка и глухое блеяние его матери в ответ. Дюны за спиной защищали от ветра, и на солнце было тепло. Он знал, что такая погода тут бывает не часто; на Айоне тоже бушуют ветры.

Хаки, который греб рядом с ним, рассказывал, что пару лет назад, как только они покинули Малл, налетел шквалистый ветер с дождем, и волны грозились потопить корабль, когда они подплыли к земле, но им удалось благополучно высадиться на берег, живым, хоть и промокшим до нитки. А сегодня прилив мирно ворковал и пенился среди скал, лаская песок на берегу; вода на мелководье была зеленой и прозрачной, а глубже становилась темно-голубой. А такого яркого солнца он еще никогда не видел. Наверно, похожие лучи освещают Острова Блаженных[58]— далеко, у самого заката, куда, как верили древние, их души попадают после смерти. Может, и остров, о котором говорила Гроа, с деревьями, усеянными белыми птицами, поющими как вечерняя звезда…

Он почти задремал, как вдруг послышался шум шагов и шелест песка на склонах дюн, и кто-то в коричневом облачении устало сел рядом с ним. Повернувшись, Бьярни увидел коренастого мужчину средних лет, с широким, худощавым лицом и лысой головой — лицом воина, а не монаха, но во взгляде его голубых глаз было что-то невероятно умиротворяющее.

— Я видел, как ты шел сюда, — сказал незнакомец, — но не мог бросить овец. Теперь они и без меня справятся. У тебя такой вид, словно тебе многое надо обдумать. Но ты уже давно тут сидишь и, наверное, не против, если я составлю тебе компанию.

— Это ваша бухта, а не моя, — ответил Бьярни. Он не хотел грубить, просто у него не было никакого желания разговаривать.

— Она ничья, и принадлежит всему миру, — отозвался незнакомец, устремив взгляд далеко в море. — Это бухта рыбачьих лодок, где святой Колумба и несколько монахов вышли на берег, когда впервые приплыли сюда из Ирландии.

Бьярни слышал о святом, который привез нового Бога в Шотландию, но никогда толком не прислушивался к рассказам. Теперь, в этом тихом, светлом месте ему вдруг показалось, что стоит поднять голову, и он увидит монахов, высаживающихся на песчаный берег, и ему стало интересно. Чтобы человек в коричневом одеянии правильно его понял, он сказал:

— Я поклоняюсь Тору и Одину, но на Малле я много слышал об этом святом и о поселении, которое он основал. Наверное, это было давно?

— Больше трехсот лет назад.

— И после него тут всегда жили святые братья?

— Почти: раньше сюда часто наведывались пираты и оставляли после себя лишь морских птиц. Однажды, целую вечность назад, останки святого Колумбы, который покоился здесь со дня своей смерти, отвезли обратно в Ирландию, потому что мы не смогли бы уберечь их тут, и поместили в нашем главном аббатстве в Келсе[59]. Но потом мы вернули его домой. Сейчас у нас тут тихо, ведь мы под защитой Торштена Олафсона. Но между островами дует тревожный ветер, беспокойство чувствуется даже здесь, на плодородных землях, которые несложно захватить. Северные народы всегда стремились к дальним берегам. — Минуту он сидел молча, просеивая белый песок сквозь пальцы. — Однажды Торштен нас покинет, так или иначе, и тогда вновь заявятся пираты.