Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников - Коллектив авторов

Осенью 1944 г., вскоре после освобождения Парижа и переезда туда образованного еще летом Временного правительства, в жизни Франции произошло несколько важных событий. 9 сентября было реформировано Временное правительство, пост министра иностранных дел в котором после отставки англофила Массигли занял Ж. Бидо. План де Голля-Бидо заключался в том, чтобы Франция активизировала свою внешнюю политику, играя роль арбитра и некоего связующего звена между западными и восточным союзниками, которые никогда не переставали быть соперниками. Германский вопрос оба политика стремились решить методом экономического и политического ослабления восточного соседа, которое рассматривалось как гарантия французской и общеевропейской безопасности. «Германская программа» де Голля содержала в себе положения «федерализации», т. е. расчленения Германии, эксплуатации ее экономического потенциала, присоединения Саарского угольного бассейна к Франции и интернационализации Рурского бассейна, «ставшего символом войны»[315]. Голлисты подчеркивали нежелательность восстановления централизации управления в Германии и предлагали воссоздать ее государственность в виде исторических земель, чтобы навсегда устранить немецкую угрозу для Франции.

23 октября произошло долгожданное дипломатическое признание США, Великобританией и СССР Временного правительства во главе с де Голлем. А во время визита во Францию в ноябре 1944 г. Черчилля и Идена Французскую республику пригласили участвовать в качестве четвёртого постоянного члена в Европейской консультативной комиссии, занимавшейся в том числе судьбой побеждённой Германии, однако голлистский план решения германской проблемы союзники отвергли. Тогда же, во время визита английской делегации в Париж, де Голль предложил Черчиллю создать «франко – британское ядро в Европе». По свидетельству генерала, Лондон не проявил интереса к этой идее и не захотел «связывать свою игру с нашей, считая себя в силах играть собственную партию между Москвой и Вашингтоном»[316].

21–22 ноября в Консультативной Ассамблее проходили очередные дебаты по французской внешней политике. Накануне визита де Голля в Москву, намеченного на первую декаду декабря, Бидо заявил, что Франция не собирается участвовать в «неизвестно каком западном кордоне, который отбросил бы вглубь континента всех, кому не досталось части побережья океана»[317]. В разговоре со Спааком Бидо также поставил под сомнение целесообразность формирования замкнутой западноевропейской федерации. В свою очередь де Голль в речи 22 ноября призвал к установлению «общеевропейского единства», строительство которого «начнётся с конкретных действий, объединяющих три полюса: Москву, Лондон и Париж», и ни о каком западном блоке не упоминал[318]. По утверждению Е.О.Обичкиной, голлисты стремились «заключить симметричные военные союзы с Великобританией и Россией… и оставить США вне европейской системы союзов»[319]. Тогда же, осенью 1944 г., Временное правительство активно обсуждало создание «военной и политической системы вокруг Рейна». В речи 22 ноября де Голль прямо связал решение германской проблемы и обеспечение общеевропейской безопасности со строительством единой Европы.

* * *

Однако в 1945 г. европейские проекты стали отходить на второй план, уступив место попыткам де Голля вернуть Франции ранг великой державы в свете активизации деятельности Большой Тройки: в феврале в Ялте и в июле-августе 1945 г. в Потсдаме лидеры СССР, США и Великобритании решали судьбы Европы и мира, а Франция на этих конференциях не присутствовала. В своем дневнике генерал с горечью писал: «Еще раз все происходит таким образом, что сначала все решают без нас, а потом уже спрашивают нашего согласия, не сомневаясь, что оно поступит»[320]. Крайне прохладно союзники отнеслись и к идее создания европейского объединения.

Черчилль в принципе благосклонно воспринимал планы европейского строительства, но участие в нем Великобритании ставило под сомнение преференциальные отношения с колониями и привилегированное партнерство с США. К тому же премьер-министр опасался появления «политического вакуума» в Европе после ухода американских войск и, наоборот, продвижения вглубь континента советских армий. Его идея учреждения политической межгосударственной организации Совета Европы или регионального объединения с тремя Советами (по Америке, Европе и Азии), подчинявшегося Высшему Совету трёх Великих держав, не нашла поддержки союзников[321]. Советское руководство, осознавая в 1945 г. нараставшие противоречия в Большой Тройке и стремясь к установлению контроля СССР над Восточной Европой, всячески противодействовало появлению общеевропейского сообщества. Враждебность высказывали и американцы. П. Жербе приводит несколько объяснений подобной позиции американской администрации[322]. По его мнению, Рузвельт опасался, что отсутствие США в европейской интеграционной группировке приведёт «к новому всплеску изоляционизма в стране, а в Европе – к господству Великобритании из-за слабости Франции, что обеспокоило бы СССР, последующие шаги которого, фактически уже поставившего под свой контроль всю Восточную Европу, было бы трудно просчитать». С другой стороны, в случае англо-советского сближения и их доминирования в Европе США «были бы отодвинуты на второй план».

В 1945 г., по мере нарастания противоречий в лагере главных держав-победительниц, риторика выступлений де Голля по вопросу европейского строительства меняется. Вновь появляется словосочетание «западный блок», а Западная Европа называется «единым географическим, экономическим, политическим и культурным образованием, ограниченным на севере, западе и юге морями, на востоке – бассейном Рейна»[323]. В речи 3 октября 1945 г. в Трире де Голль особо выделяет «людей Запада», которые «особым образом понимают друг друга»[324]. А в своем выступлении в Страсбурге 5 октября генерал уже говорит не об общеевропейском согласии, а о «западном единстве» и «западной цивилизации». Явно намекая на возражения советского руководства против учреждения «западного блока», он задается вопросом, кому могут угрожать «западные идеи, влияния разума и души»[325].

Подобный поворот в рассуждениях генерала де Голля кажется вполне закономерным. Во второй половине 1940-х годов в политические дискуссии вокруг строительства послевоенной Европы вмешался новый фактор, резко изменивший расстановку сил в мире – «холодная война». В этих условиях идея «единой Европы» трансформировалась в проекты интеграции западноевропейских государств, приверженных ценностям западного общества, рыночной экономике и политической буржуазной демократии. На активные проевропейские позиции перешла значительная часть политиков Старого Света, готовых отказаться от национального и государственного эгоизма, добиться франко-германского примирения и инициировать процесс объединения Западной Европы. Де Голль, безусловно, осуждал как действия сталинского руководства внутри СССР, так и его вмешательство в судьбу народов Восточной Европы, полностью попавших в сферу советского влияния. Он пытался поставить заслон на пути распространения «коммунистической опасности» вглубь Европы и видел одной из таких преград западно-европейскую группировку. Однако, будучи правым политическим деятелем и националистом, де Голль в первую очередь стремился возвратить своей Родине утраченный в годы войны государственный суверенитет и ранг великой державы, поэтому отвергал наднациональную форму объединения Западной Европы. По его убеждению, только тесное межгосударственное сотрудничество западноевропейских стран поможет им укрепить свои национальные основы, сбросить американскую опеку, восстановить свободу маневра