Блицфриз - Свен Хассель

Мотор вспыхивает от попадания снаряда. Языки пламени пробиваются через капот в кабину.

Малыш с трудом заставляет работать автоматический огнетушитель. Огонь гаснет. Мотор ревет снова. Для наших ушей это прекрасная музыка. Малыш утирает пот с почерневшего от порохового дыма и масла лица.

— Как хорошо, что у нас есть огнетушители, — едва успевает сказать он перед тем, как в танк бьет какая-то молния и срывает с петель крышки люков.

Я падаю с сиденья, и, кажется, громадная рука вдавливает меня в пол под пушкой. Толстая струя крови заливает глаза.

Малыш падает без сознания среди снарядов. Взрыв бросает его прямо на пушку. Кожаный шлем рвется при ударе о ящик с боеприпасами.

У Барселоны разорван рот. Зубы его обнажены, как у черепа.

Старик думает, что у него сломан позвоночник, но, к счастью, дело не так уж скверно. Мы совместно вправляем позвонки. Его мучительные крики, должно быть, слышны за несколько километров.

— Нашему старому гробу конец, — сухо говорит Порта. — Я не могу сдвинуть его с места! Черт возьми! Дергаем цепочку сливного бачка — и прочь из этого сортира!

— Все наружу! — командует Старик. — Танк взорвать!

Я вылезаю последним и привожу в действие подрывной заряд в башне.

— Думаю, девочки, нужно задрать юбки и побыстрее драпать отсюда, — говорит Порта, указывая на березовую рощу, из которой с любопытством таращатся на нас русские.

Барселона с остальными членами экипажа уже скрылся за холмом. Мы поспешно следуем за ними. В ушах стучит кровь, мы тяжело дышим. В легких боль, носовые перегородки сухие, шершавые от густого порохового дыма в кабине.

Русским видно все, что мы делаем, они могли бы легко перестрелять нас.

— Быстрей! — отрывисто приказывает Старик. — Нужно скрыться за этими холмами. Остальные уже далеко впереди.

— Какого черта Иван не стреляет? — тяжело дыша, спрашивает Порта. — Он мог бы уложить нас, как хромых зайцев!

Хайде спотыкается о какую-то каску и ударяется лбом о большой камень. На несколько секунд он теряет сознание. Мы с Малышом поднимаем его на ноги.

— С таким же успехом можно оставаться здесь, — стонет он, утирая кровь с лица. — Они вот-вот скосят нас из пулеметов. Нам не уйти!

— Кончай ныть, нацистский сверхчеловек, — рычит Малыш. — За этим треклятым холмом тебя ждет полная тарелка вареных свастик, и для особого вкуса мы обрызгали их эссенцией из сушеных прелестей BDM[44]!

— Сил уже нет! — задыхаясь, произносит выбившийся из сил Старик и падает. — Я слишком стар для таких нагрузок. Больше не могу бежать!

— Оглянись, мой старый сын, — усмехается Порта. — Думаю, ты быстро найдешь в себе силы вернуться к камину дяди Адольфа!

Теперь мы понимаем, почему русские не стреляют. Мы нужны им живыми. Меньше, чем в пятидесяти метрах позади, к нам бегом приближается пехотный взвод. Старик вскакивает на ноги с поразительной быстротой.

Вся усталость исчезла. Мы бежим, как олимпийские чемпионы. Джесси Оуэне[45]отстал бы от нас, хотя мы в полном боевом обмундировании. В высокой траве лежит раненый лейтенант. Его левая нога раздавлена, видны кости. Мы забираем его с собой.

— Спасибо, товарищи, — говорит он, его душат слезы.

Русские постепенно приближаются, а у нас для защиты только штыки и боевые ножи. Автоматы остались в танке. У лейтенанта маузер, но что это против целого взвода?

— Хоть бы у нас был пулемет, — говорит, тяжело дыша, Порта. — Тогда б эти сталинские охламоны нашли б себе занятие получше, чем гоняться за нами. Я всадил бы в них столько заклепок, что они сочли бы, будто по ошибке попали на верфь.

— Товарищи, не бросайте меня, — кричит лейтенант, повисший между Хайде и мной. Ему от силы девятнадцать лет, на фронте он явно недолго. На его зеленом мундире нет ни единой награды, а начальство щедро на них, даже если ты лишь махал рукой соседям.

— Фриц, Фриц, подь сюды! — зовут русские. — У нас есть для вас девочки! Фриц, подь сюды! Получишь в подстилки русскую красавицу!

Они догоняют нас. Я вопросительно смотрю на Хайде. Он кивает и делает небрежное движение уголком рта. Мы опускаем раненого лейтенанта. Он издает душераздирающий вопль, делает несколько скачков на одной ноге и падает.

— Нет, возьмите меня с собой, возьмите! Товарищи, не оставляйте меня Ивану!

Но на карту поставлены наши жизни. Лейтенант пытается ползти, но вскоре сдается. Неистово скребет пальцами землю и осыпает себя ею в надежде, что русские его не заметят.

Совершенно запыхавшись, мы достигаем вершины холма и смотрим вниз, в долину шириной километров в шесть-семь, где пасутся сотни белых коров.

Безумно, спотыкаясь на бегу, мы несемся вниз по склону к коровам. Просто чудо, что никто из нас ничего не ломает. Малыш спотыкается о какой-то выступ и катится вниз по склону метров десять. В слепой ярости вонзает в землю боевой нож.

Несколько выстрелов, пули злобно свистят. Мы укрываемся среди коров. Чтобы поразить нас за этими живыми мясными брустверами, требуется, по крайней мере, артиллерия.

Длинный, шершавый язык лижет мне лицо, корова разглядывает меня с дружелюбным любопытством.

Русские шумят, кричат на гребне холма. Пляшут кольцом вокруг раненого лейтенанта. Негромко доносятся два выстрела из нагана, затем взрыв хохота.

— Застрелили его, — сухо говорит Порта, поглаживая по шее корову.

— Жаль, — спокойно произносит Старик. — Он был почти ребенком.

— Сам вызвался на войну, — лаконично говорит Порта.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Барселона.

— Лейтенант в этом возрасте! — улыбается Порта. — Он надел каску в шестнадцать лет. Хотел стать офицером.

— И стал, — вздыхает Малыш, плюнув сквозь зубы в быка, который смотрит на него с удивленным выражением черных глаз. — Только теперь он мертвый офицер.

— Умирать с пулей из нагана в затылке — хорошего мало, — задумчиво говорит Порта. — Есть много более приятных путей на тот свет.

— Черт возьми! — удивленно восклицает Малыш. — У этих четвероногих коммунистов молоко в распределительных устройствах.

Он ложится под жующую корову, берется за сосок и направляет в рот струю молока.

Русские что-то делают. Отрезают лейтенанту голову, насаживают ее на палку и размахивают ею из стороны в сторону.