Разбойник - Керриган Берн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, разглядев его – по-настоящему разглядев, – Фара попыталась сопоставить свои воспоминания о мальчишеских чертах Дугана со скульптурным и жестоким лицом сидевшего перед ней мужчины. Нет, это было невозможно. Хотя волосы Блэквелла действительно были черными, а один глаз – темным, на этом сходство заканчивалось. Сглотнув, она заставила свой застывший язык сформировать слова:
– Откуда мне знать, что вы меня не обманываете?
– Да ниоткуда, – просто ответил он. – Но это неважно, потому что на этом месте вся эта информация становится для вас значимой.
– Не понимаю, каким образом, – заметила Фара.
– Позвольте мне кое о чем спросить вас, – с пристальным вниманием произнес Блэквелл. – Откуда вы узнали о том, что Дуган Маккензи умер?
В животе Фары образовался комок страха.
– Мне сказали, что он подхватил чахотку, заболел, да так и не оправился, – ответила она.
– И кто же вам это сказал?
– Охранник в приемной Ньюгейта, – честно ответила она.
– А в тот день, когда это случилось… – Блэквелл стал очень спокоен, но его рука, сжимавшая бокал, побелела. – Что вы делали в тюрьме Ньюгейт десять лет назад, в тот самый день, когда умер Дуган Маккензи? – требовательно спросил он, и его голос окрасился эмоциями впервые с тех пор, как они познакомились.
– Это вас не касается, – отрезала она.
– Вы скажете мне, Фара, даже если мне придется силой выбивать из вас ответ, – процедил Блэквелл сквозь зубы.
Фара побледнела, услышав, с каким напором он обратился к ней по имени, но упрямо держала губы сжатыми.
– Черт возьми, зачем вы туда ходили?! – проревел он, вскочив на ноги и швырнув хрустальный бокал в камин.
Фара вздрогнула, когда хрусталь ударился о камни. Он подошел к ее креслу, и она, к собственному стыду, съежилась от страха. Блэквелл ее не тронул, а просто навис над ней, тяжело дыша и кипя от ярости.
– Почему ваша нога ступила в это проклятое место именно в тот день?
– Я… я… – Она не могла собраться с мыслями, не говоря уже о том, чтобы выразить их словами.
– Отвечайте мне! – проревел он таким голосом, от которого – Фара была готова в этом поклясться – в окнах зазвенели стекла.
Фара была не в состоянии больше смотреть на него. Не могла видеть, как его ярость пронзает ее с точностью стрелка из лука. Не могла оставаться лицом к лицу с его ложью или, что еще ужаснее, его правдой.
– Это было не именно в тот день, – проговорила она. – Я приходила в Ньюгейт каждый вечер в течение семи лет и передавала Дугану сыр и хлеб.
– Нет. – Он отступил на шаг – скорее пошатнулся, давая ей мгновение, чтобы собраться с духом.
Фара встала, ее голова едва доставала до его галстука, так что ей пришлось вытянуть шею, чтобы посмотреть на него.
– Видите ли, мистер Блэквелл, похоже, вы не единственный, кто сдерживает свои обещания. Я тоже много лет назад дала обещание, что никогда не позволю Дугану Маккензи голодать, и я держала это обещание до того дня, когда он… того дня… он… – Самообладание наконец изменило ей, и она отступила, чтобы справиться с переполнявшими ее эмоциями.
Блэквелл позволил ей это, вооружившись на ее глазах своими собственными доспехами в виде надменного спокойствия.
– Он так и не узнал, что эта дополнительная еда была от вас. Мы считали, что это семьи других заключенных присылали ее в качестве подношений или своего рода платы за наши постоянные услуги или благосклонность.
– Но я каждую неделю писала ему письма и передавала их вместе с едой, – возразила Фара.
– Он их не получал.
Одного этого было достаточно, чтобы разбить ее сердце. Шея Фары утеряла способность держать ее голову поднятой.
– Я считала, что, по крайней мере, даю ему хоть немного надежды. Что, даже находясь под замком, он будет знать, что он не один в мире. – Она не смотрела на него, лишь бросила один взгляд из-под ресниц.
Блэквелл по-прежнему стоял там же, где и раньше, желая донести до нее еще больше информации, которую Фара не хотела, но должна была узнать.
– Расскажите мне, как он умер, – тихо приказала она. – Если не от болезни, то от чего?
– Его убили. – Этими двумя холодными словами Блэквелл пронзил ей сердце.
– Как? – шепотом спросила она.
– Забили насмерть посреди ночи три тюремных надзирателя.
Фара зажала рот рукой, потому что тарталетки закружились у нее в желудке и стали подниматься наверх по пищеводу, обжигая кислотой. Она сглотнула раз, потом другой, довольная тем, что еда не смогла обойти комок слез в ее горле и ее не стошнило прямо на дорогие ковры в кабинете.
– Почему? – выдохнула она.
– Вечный вопрос, не так ли?
Фара была слишком потрясена, слишком безутешна, чтобы сердиться на отсутствие эмоций в его голосе. Она даже не знала, сколько времени стояла, уставившись на подол своего красивого платья – того самого, которое носила уже так долго и которое вдруг стало ей таким тесным, что впивалось в кожу. Ей захотелось избавиться от него. Избавиться от этой комнаты, своего прошлого – от всего. Она хотела вернуться в свой кабинет, где ей и следовало находиться, занимаясь бумагами и извлекая упорядоченный смысл из хаоса. Притворяясь, что у нее нет времени на чувство, на горе, на вину, а есть лишь ответственность и бесконечный список неотложных дел, необходимый, чтобы занимать ее разбредавшиеся мысли.
Она не слышала приближения Блэквелла, пока он не оказался перед ней.
– Зачем вы мне сейчас об этом рассказываете? – Ее вопрос скорее походил на обвинение.
Блэквелл выдержал очередную долгую паузу, прежде чем наконец ответить ей:
– Потому что я был в долгу перед Дуганом Маккензи, и мне понадобилось десять лет на то, чтобы тщательно подготовиться к его возврату. Когда я увидел вас в комнате для допросов и понял, кто вы, то подумал: с кем еще за него мстить, если не с вами? Вы сможете помочь мне отомстить всем, кто разорвал ваши жизни на части много лет назад.
Фара уставилась на Блэквелла, пытаясь разглядеть ложь в его безжалостном лице. Но ничего не нашла, по-прежнему сомневаясь в своей интуиции. Дориан Блэквелл был вором, лгуном и преступником. Могла ли она ему верить? Возможно ли, что даже сейчас он ведет какую-то ужасную, беспощадную игру?
– Возьмите меня за руку, посмотрите мне в глаза и поклянитесь, что вы не лжете. – Ее слова больше походили на мольбу, а не на требование.
Морли как-то сказал ей, что ложь можно определить по дрожи в руке мужчины, по расширению его зрачков и по прямоте взгляда. У Фары не было в этом опыта, но она захотела попробовать.
Блэквелл смотрел на ее протянутую руку, будто она предложила ему слизняка или паука.