Золотой ангел - Олег Мазурин

Лекарь к обеду пришел, лениво взглянул на поручика и равнодушно произнес:

– Несомненно, что сии пилюли приносят ощутимую пользу вашему организму, господин офицер. Пейте и далее, любезный…

И насыпал в подставленные руки хворого арестанта с дюжину пилюль. От казематного Эскулапа сильно разило водкой.

Доктору было все равно, что станется со здоровьем Алабина. Умрет он или нет – потеря для мира небольшая! Сколько он перевидал арестантов на своем веку, и сколько их кануло в лету. Каждый год в Стретенск пригоняют по несколько партий государственных и уголовных преступников. И каждый год они мрут, как мухи. От голода, холода, болезни, от невыносимого труда и безысходности. Обо всех переживать – душевных сил не хватит.

Да и рьяно лечить их не следует. Одним каторжником больше, одним каторжником меньше. Они же преступники – чего их жалеть! Сами виноваты, что попали сюда! Самое главное для доктора – это вовремя получить свое жалованье, накушаться водки с большими сибирскими пельменями и поспать. А на здоровье ссыльных доктору глубоко плевать. В том числе и на здоровье гвардейского офицера. Так что дело спасения утопающего в руках самого утопающего – бывшего поручика лейб-гвардии Кавалергардского полка, а ныне уголовного преступника Дмитрия Михайловича Алабина. Пусть сам выкарабкиваются из своих болячек. Выживет арестант – хорошо, а вознесется на небеса – еще лучше! Зато врач сбережет казенное лекарство и использует его уже для лечения состоятельных горожан – купцов, чиновников, офицеров, золотопромышленников и др. А те в свою очередь отблагодарят тюремного эскулапа щедрыми чаевыми. И снова медик не додаст кому-то из хворых каторжников нужных лекарств. И снова использует порошки и пилюли для нужных и богатых пациентов. А кто на Руси не ворует? Только лентяй или дурак. Значит, он казематный лекарь точно не болван и не бездельник, а самый что ни на есть предприимчивый человек. Вот так!

А болезнь крепко и надолго засела в организме Алабина. Ему становилось то лучше, то хуже. Он порой выздоравливал, но снова простывал. Всюду поручика сопровождал хронический кашель. Появилась и противная мокрота. Сначала бледно-желтая, а потом гнойно-зеленая. Казалось, этому не будет конца. И вот однажды, когда Алабин слегка выздоровев, работал на руднике и, закашлявшись, сплюнул как обычно мокроту на землю, то увидел вместо ярко-зеленого плевка настоящую кровь (!).

Дмитрий не на шутку встревожился. Недавно один арестант умер с похожими симптомами. Он тоже сильно и надрывно кашлял, страдал кровохарканьем, из-за рта его пахло какой-то гнилостью. Может этот каторжанин и заразил Алабина.

Кислицин, заметив кровавые плевки поручика, констатировал:

– Любезный Дмитрий Михайлович, хотя я и не доктор, но точно скажу вам ваш диагноз. У вас, голубчик, самая что ни на есть настоящий грудная болезнь или чахотка! Сия хворь ужасно серьезная, и коли запустить ее – то она оказывается для человека смертельной. Хлопочите, Дмитрий Михайлович, о переводе вас в другую климатическую зону и смягчения наказания. Допустим, на юг Енисейской губернии, в Минусинск или Усть-абаканское. Иначе вам не выкарабкаться из оного недуга.

Алабин подал прошение на имя генерал-губернатора Иркутской губернии Трескина, но ответа не последовало. То ли письмо долго везли до адресата, то ли оно дошло, но затерялась в пыльных и тесных кабинетах губернской канцелярии в ворохе многочисленной почты, а то ли его комендант острога перехватил и оставил при себе. Так, на всякий случай. Мало ли каких неприятностей ждать от этой просьбы. Вдруг прочитает ее губернатор и задаст старику показательную трепку: мол, плохо службу исполняешь, каналья, не бережешь государственных преступников. А поручик-то не из простых каторжан, бывший дворянин, герой войны, орденоносец, самого императора охранял! За такого ссыльного могут и наказать по всей строгости и самое страшное – лакомого поста лишить! Так что вернее письмецо придержать до поры до времени, а лучше его сжечь – так надежнее и спокойнее будет. Так или иначе, но пока никто из государственных чиновников не отвечал Алабину, а болезнь все прогрессировала.

И снова на помощь поручику пришли Кислицин и Окунев.

– Мы тебя выручим, Дмитрий Михайлович, – сказал корнет.

– Да, да, мы вас непременно спасем, – вторил товарищу капитан.

– Каким чудесным образом?

– Нам подсказали одно ценное лекарство. И мы выменяли его у бурятов за водку, – гордо и торжественно промолвил Окунев. – Вот оно!

Корнет показал поручику березовый туесок с каким-то белым и густым веществом.

– Что это, господа? – поинтересовался Алабин.

Кислицин объяснил:

– Сие собачий жир – верное средство от чахотки. Пить по большой ложке три-четыре раза в день до принятия трапезы. И болезнь как рукой снимет. Возьмите…

Поручик принял из рук Окунева туесок и понюхал его содержимое… Не очень-то приятно пахнет. Больного затошнило. Как же эту гадость глотать? Немыслимо! Но какой у Алабина выход из этой смертельной ситуации? Надо как-то свою жизнь спасать. А тут все средства хороши. И Дмитрий, превозмогая отвращение к народному средству, все-таки решился на глазах товарищей отправить в рот полноценную ложку жира. Алабина чуть не вырвало.

– Фу, какой противный этот жир! – поморщился поручик. – Сроду не ел подобного.

Кислицин усмехнулся.

– Зато весьма полезное лекарство, Дмитрий Михайлович. Извольте тогда пить с чаем, но без сахара, менее будет противно.

Алабин в следующий раз отведал народного средства по методике Кислицина. Он положил в кружку горячего чая ложку собачьего жира и размешал… Жир вмиг растопился, а после размешивания собрался в белый густой кружочек и стал вихриться по поверхности исцеляющего питья. Алабин отпил из кружки – и тут же убедился: действительно, это лекарство мене противно употреблять внутрь таким подобным способом. Поручик быстро уничтожал белый невкусный кружочек, а потом просто допил чай.

Теперь Алабин неукоснительно соблюдал совет «доктора» Кислицина: пил три раза в день до принятия пищи чай с жиром. Также он пил настои из сушеных трав: подорожника, крапивы, багульника и отвар из сосновых почек и кедрового ореха. Не забывал и про ягоду: бруснику, клюкву, смородину. По совету товарищей Алабин делал вид, что пьет пилюли от тюремного врача, а сам выкидывал их в помойное ведро. И больному стало намного лучше.

Через неделю кровохарканье прекратилось. Но Алабин не прекращал пить собачий, а затем и барсучий и медвежий жир. Ради полного выздоровления, а также ради упреждения новых простудных заболеваний. И мокрота, сделалась бело-розовой, потом белой, а затем и вовсе бесследно исчезла из легких поручика.

– Чудеса, – развел руками тюремный лекарь. – Зажило как, о, пардон, господин офицер, как, как… на собаке. Еще раз прошу прощение за такой каламбур. Вот что творят мои пилюли и порошки! Употребляйте их и далее, любезный! И вы станете самым здоровым человеком на оном свете! Чудеса…

Алабин и его товарищи только посмеялись над словами тюремного лекаря.