Золотой ангел - Олег Мазурин

Капитан из потаенного места достал бутылку с коричневой жидкостью.

– Давайте, поручик, наполним наши кружки и отметим мой праздник и вкупе нашу нерушимую дружбу. Сейчас позову Окунева и братьев-поляков. Они непременно откликнутся на приглашение.

– А что это за странный напиток у вас в руках?

– Первач, настоянный на кедровом орехе. Весьма ароматное питье и чрезвычайно крепкое. И еще полезное.

– Смею уверить в моей неспособности выпить сие непонятное зелье, я никогда такого не пробовал.

– Выпьете, Дмитрий Михайлович, непременно выпьете. Тут в Сибири на каторге вы научитесь многому, в том числе пить и самый тривиальный самогон. Здесь, смею заметить, милостивый государь, не Петербург и не Москва, а особая страна – Стретенский острог, Забайкалье. Свои негласные правила и свои негласные законы…

– Не смею с вами спорить, Сергей Сергеевич, вы здесь на каторге поболе моего живете, поболе и знаете, и я с вами буду во всем соглашаться.

– Ну уж во всем… Но в знании сибирских и тюремных обычаев, пожалуй, можете…

Вскоре к столу подтянулись Окунев, Сташинский и Юзевский. Офицеры с шутками и прибаутками стали праздновать полковой праздник. Как ни странно, но Алабину понравился кедровый первач. Правда, крепкий по градусам самогон быстро опьянил поручика, и Алабин уснул за столом. Его товарищи, тихонько посмеиваясь над питейной слабостью собутыльника, перенесли Дмитрия из-за стола на нары и укрыли одеялом.

– Первый блин комом, – весело сказал Кислицин. – Ничего, я думаю, что скоро Дмитрий Михайлович привыкнет к кедровому и другому прочему первачу и еще нас превзойдет.

– Вполне возможно, капитан, – согласился Юзевский.

…И вот наступило Рождество, затем Новый тысяча восемьсот десятый год! Арестанты тоже отмечали этот праздник, в том числе и офицеры. Правда, не так шикарно, как на былой военной службе, но вполне неплохо для рядовых ссыльнокаторжных. Откуда-то взялась буженина с чесноком, ветчина, домашняя кровяная колбаса, красная икра, копченая рыба, сыр, соленые грибы, огурцы, помидоры, маленькие арбузы, водка и что самое редкое для арестантов – шампанское.

– Откуда сей божественный напиток? – спросил Окунева поручик. Я его сто лет не пил.

– Как откуда? – удивился корнет. – Вы, Дмитрий Михайлович, принимали долевое участие в предприятии «Новогодний пир»?

– Да, безусловно, и что из сего следует?

– Так вот некоторая часть пошла на подкуп тюремщикам, все это они сами где-то достали. По нашему списку. Кажется у местных лавочников и купцов. А за шипучий напиток мы платили нашим неразлучным соглядатаям втройне!

– Великолепно! Но как они нашли настоящее французское шампанское за многие тысячи верст отсюда – это просто уму непостижимо! Это настоящее новогоднее чудо! Сибирское чудо!

Действительно, офицеры не поскупились на умасливание казематных Церберов. Что делать, ведь Новый год не каждый день приходит. Да и в тяжелой и беспросветной каторжной жизни порой так не хватает светлых и радостных праздников подобных этому! Как воздух не хватает! Почувствовать на какой-то миг себя не бесправным арестантом, а нормальным человеком, отвлечься на время от серых и нелегких будней – это разве не замечательно?!

Денежных средств у бывших господ чтобы достойно отметить торжество вполне хватало. Кислицину деньги присылала мать, Окуневу – отец и тетя. К тому же всем офицерам, в том числе и Алабину ежемесячно полагалось казенное пособие: два пуда муки и один рубль и девяносто восемь копеек ассигнациями. Многим ссыльным приходили посылки, но редко когда целыми. Вскрывали их и воровали содержимое и почтовые работники и надзиратели. Вместо двух ящиков мошенники собирали один. Например, корнет Окунев вместо посылки с крымскими яблоками получил посылку с дамскими кружевами и детскими ленточками. А почтовые чиновники писали одно и ту же казенную фразу: «Разбившаяся в дороге укупорка заменена новую, за которую просят взыскать и выслать следующие деньги…» А далее – требуемая сумма ущерба. (Ну не наглецы ли эти казенные грабители?!)

Алабин получал деньги от матери. И раз в месяц ему приходили крупные суммы от неизвестного лица. Дмитрий догадывался, что эти денежные средства вероятнее всего присылаются ему Екатериной. Но вот почему она не написала ни одной строчки за весь период каторги – оставалось для поручика загадкой. Но он чувствовал, что Катя всегда помнит о нем и любит. А поручик посылал эпистолы на имя княгини Разумовской в надежде, что когда-нибудь Катя прибудет в Петербург и прочтет все его послания… Но бедный Алабин не знал, что его нежные, полные сердечной тоски и любовных переживаний письма, безжалостно и методично уничтожаются жестокой княгиней Разумовской в горниле салонного камина.

Карманные часы корнета Окунева заиграли бравурную музыку ровно в двенадцать ночи, и в первом бараке, как и во всем Стретенском остроге, наступил Новый год. Офицеры пили шампанское в кружках, а моряки, солдаты и остальные арестанты – водку и кедровый самогон. Было шумно, весело и оживленно. Все поздравляли своих товарищей и братьев по несчастью и пили на брудершафт. Отовсюду неслись веселые песни и шутки. Рассказывались офицерские байки и подлинные случаи из армейской службы.

Алабин, например, поведал о своем славном кавалергардском прошлом:

– Пить я научился в полку. Умение выпить десяток стопок шампанского залпом и до дна и оставаться на ногах в офицерской артели было обязательным для нас. Таково было негласное испытание для нас желторотых новичков. Если откажешься от оного – посчитают трусом или высокомерной особой. Для меня бражнические экзамены были муками Тантала. Особенно в первые месяцы службы, когда старожилы полка постепенно переходили с нами, щеглами на «ты». В каждом таком случае требовалось пить на брудершафт. Все праздники в полку проходили по единому сценарию: ставился стол поперек зала, а на него подавали денщики отменные закуски, водку, вино, шампанское, вазами с фруктами, сладостями и кондитерскими изделиями. А торжества устраивали в полку по каждому поводу. Как говорится: Для чашников и бражников бывает много праздников.

Для начала в залу входил хор трубачей, славившийся на всю столицу прекрасным исполнением любой, даже серьёзной музыки. Если веселье не клеилось, то тогда вызывали полковых песенников, и начиналось собственно гуляние. Наши достопочтимые Орфеи обычно затягивали песню: «Я вечор, моя милая, я в гостях был у тебя», а все офицеры нашего эскадрона вставали и выпивали по бокалу шампанского. Далее наши певцы вытягивали: «Ты слышишь, товарищ, тревогу трубят», и тот же «шампанский ритуал» проделывают офицеры второго эскадрона, затем третьего и так далее.

В перерывах между песнями пелись бесконечные «чарочки», Начинали сие бражничество обычно со старшего чина – командира полка и так далее, по старшинству. Всякий офицер должен был выйти на середину залы, вытянуться по команде «Смирно!» и затем с низким поклоном взять с подноса бокал шампанского, обернуться к песенникам и, сказав: «Ваше здоровье, братцы!», – и осушить сосуд с божественным напитком до дна. В эту минуту товарищи его поднимают на руках, а он должен стоять прямо и выпить наверху ещё один стакан игристого напитка. Порой подхватывали и поднимали по нескольку офицеров сразу, и тогда начинались витиеватые и торжественные речи, прославляющие заслуги того или другого эскадрона, или того или другого офицера. А песенники должны держать товарищей на руках следует непременно до команды: «На ноги!»