Наследие Дракона - Дебора А. Вольф

Она была стара – старше самой истазы Ани, – и ее лицо избороздили время и солнце, острия клинков и ветер. Смеющиеся ястребиные глаза были прикованы к арене. Измай не сомневался, что эти глаза присматривались к грядущему, взвешивали сильные и слабые стороны будущих маленьких воинов.

Взгляни на меня, – призвал он изо всей силы. – Прими меня как достойного! Измай мечтал вовсе не о том, чтобы подсчитывать стада, проводить переписи и охранять границу; он мечтал скакать по золотым пескам на храброй военной кобыле, подставляя лицо сияющему величию Дракона Солнца Акари. В старинных сказаниях Ифталлан скакал бок о бок с Зула Дин и сам считался великим воином. Он не скрыл головы под синим туаром и не остался дома растить детей и смотреть за овцами.

Каждую весну девушки, которые готовились стать воительницами, бросали небольшие глиняные таблички, подписанные их именами, в глиняный горшок, стоявший перед шатром первой воительницы. В этом году там была и табличка с его именем. Глупая мечта. Но ведь сама Теотара говорила, что там, где есть жизнь, найдется место и для глупости. Его молодое и сильное сердце жаждало безрассудства.

Повелительница снов обернулась и посмотрела прямо Измаю в глаза сквозь копну своих непослушных белокурых волос. Она продолжала таращиться на него, и ее золотые очи даже с такого расстояния обжигали ему лицо, приглядывались к нему, словно он был рыбой, которую она подумывала принести домой с базара.

Только что прожеванная еда застряла у мальчика в горле. Он сделал большой глоток пива, но захрипел и подавился.

Хафса Азейна едва заметно улыбнулась и повернулась к своему странному молодому подмастерью Дару, дергавшему ее за подол. Измай в отчаянии опустил взгляд на свою тунику, не в состоянии решить, что было большей глупостью – выплюнуть пиво на глазах у прорицательницы или влюбиться в ее дочь.

Сулейма смеялась. Измай поднял взгляд в тот самый момент, когда она поцеловала в щеку незнакомца с огненными волосами. Они держались за руки. Выходит, она нашла своего гайатани. Выбрала мужчину, который станет ее первым любовником. Измай поднялся, чтобы уйти, проглотил остатки горького пива, оторвал край своей лучшей туники – и без того уже испорченной – и бросил его на землю возле остатков обеда.

На арену вышли четверо джа’сайани, поднесли к губам шофароты и затрубили, давая знать, что игра окончена.

Ветер наотмашь ударил Измая по лицу, наполняя его глаза песчинками, смешанными со слезами. Мальчик повернулся и побежал прочь от арены, от рыбы, шума и ярких огней, которыми он не мог наслаждаться в свое удовольствие. Он оцарапал плечо о камень, а затем, споткнувшись в новеньких неразношеных сандалиях, упал лицом в утрамбованный песок. Измай проехал по песку, оставляя за собой след, а когда наконец остановился, продолжал лежать. Детские слезы катились по его исцарапанному носу, превращая пыльный грунт в красноватую грязь. Колени болели, ладони жгло из-за ссадин, а лицо пылало, но ничто из вышеперечисленного и близко нельзя было сравнить с агонией в его сердце.

И тут в тоннеле загремел низкий напевный рык, превративший внутренности Измая в поток и отогнавший всю боль разом. Цокот когтей по каменному полу, дуновение горячего ветра, сопровождавшее появление хищника. Мальчик затаил дыхание, пытаясь что-нибудь услышать сквозь шум крови в ушах. Каждая мышца его тела напряглась в попытке слиться с землей. Старые тоннели были известным прибежищем для всевозможных кифоф и кинов, и, несмотря на то, что джа’сайани, как могли, очистили к Хайра-Кхаю помещения от всех этих существ, одного или двух они, как правило, упускали из виду.

Все повторилось по кругу – низкий рык, тяжелое дыхание, давящий на сознание мальчика разум, голодный и острый, и могучий, как только что изготовленный солнечный меч. Судя по всему, это был один из крупных хищников, и мальчишка вроде Измая станет для него всего лишь легким перекусом перед серьезным обедом. Измай подумал, что его мясо будет отдавать рыбой и пивом.

Ему стало интересно, заметит ли его отсутствие Сулейма.

Здравствуй.

Мальчик замер. Звуки и запахи Хайра-Кхая медленно таяли, до тех пор пока не осталось ничего, кроме него самого, вязкой грязи тоннельного пола и присутствия какой-то насмешливой сущности у него в сознании. Измай медленно поднял голову и, открыв рот, начал оглядываться вокруг, пока тени не сплелись в узнаваемый силуэт. Она была соткана из дыма и бронзовых зеркал, полночных лун и золотых самородков. Ее глаза походили на яркие сине-зеленые самоцветы, плывущие по реке, а короткие клыки в усмехающейся пасти отсвечивали цветом слоновой кости.

По-моему, я тебя поприветствовала. Измай не смел об этом даже помыслить. Да она над ним просто потешалась. Мальчик с усилием поднялся на четвереньки, а затем тяжело сел на корточки. Его разум хватался за ее сознание, и процесс этот был таким же неловким, как первый поцелуй, который он разделил с Калани в прошлом месяце, когда они напились джинберрийского вина.

Совсем как Калани, она потянулась к нему своим сознанием, показывая, что следует делать.

Вот так.

Ощущение было прекрасным. Она была прекрасна. Она…

Рухайя.

Имя само пришло к нему, хотя это было скорее и не имя вовсе, а тень мысли в конце запева перед полуночью, когда одна луна висит в небе золотым диском, а другая прячется во тьме.

Меня зовут Рухайя. Ты – мой. Она сидела, наполовину прячась в тени, и теперь Измай мог отчетливо видеть ее. Почти черная, очень молодая и, судя по всему, чрезвычайно довольная собой.

– Мы… еще слишком маленькие, чтобы быть связанными, – запротестовал он и подумал: Ты прекрасна, а меня зовут Измай, – но его имя прозвучало скорее как смех на утреннем солнце накануне весеннего дождя.

– Я люблю тебя.

– Ррррррр, – прорычала она в знак протеста, подражая его голосу.

Она полностью вышла из тени, и теперь он ясно видел, насколько юной и худой она была. Зима выдалась тяжелой, из еды в округе не было ничего крупнее тарбока, да однажды на пляж вынесло тушу гривастой змеи, так что теперь она быстро учуяла рыбу, которую съел Измай, и захотела получить свою долю, но решила, что лучше возьмет его, правда, не для того чтобы насытиться. Этот мальчик был еще более худым, чем тарбок, но теперь они будут расти вдвоем, и прайду придется с этим смириться. К тому же Курраан был ее котом, и она его любила.

Я влюблен, – сказал Измай.

Глупый котенок. Любовь – это просто мечта, – поддразнила его Рухайя.

Верно. Но за эту мечту стоит бороться.

Она зарычала, мурлыкнула, завыла и свалила его с ног своей огромной головой, пытаясь шершавым языком вылизать остатки еды у него на лице. Измай рассмеялся, запустил пальцы в тощую гриву своей Рухайи и отпустил все то, чем был раньше.

Юный подмастерье Хафсы Азейны Дару поспешил присоединиться к повелительнице снов, которая стояла рядом с первой воительницей и истазой Ани, наслаждаясь живописно-безумной игрой в аклаши. Какое-то время он пытался отдышаться – рожденный недоношенным, мальчик был очень слаб и постоянно страдал одышкой, словно пробежал много миль под палящим солнцем, – а успокоившись, отвесил столь низкий поклон, что, казалось, вот-вот сложится пополам.