Любой ценой - Валерий Горшков

Охотник перевел взгляд с парня на стол, где кроме тарелки с полудюжиной окурков стояла почти пустая зеленая бутыль с мутным самогоном и наполненный на два пальца этой вонючей сивухой граненый стакан. Оценив сей классический сельский «натюрморт» и приблизительно сообразив, кто перед ним и что здесь происходит, Ярослав положил книгу на стоящий у стены табурет, поймал заплаканный взгляд Светланы и спросил, спокойно и с достоинством, но на самом деле с трудом сдерживая клокочущий внутри гнев:

– У тебя гости, малыш?

– Как видишь, – почти шепотом отозвалась девушка.

– Гости- это хорошо. А что же ты такая невеселая? Какие-то неприятности?

Ярослав пристально посмотрел на мордатого, но тот лишь ухмыльнулся, демонстративно выпустил в его сторону струю дыма и небрежным щелчком стряхнул пепел в тарелку. Вот так, значит. Мы изображаем из себя молодого наглого бычка. Ну-ну…

– Никаких, – покачала головой Светлана. – Если не считать того, что я два часа пытаюсь выгнать его отсюда, а он сидит, дымит, пьет самогонку и упорно делает вид, что тугой на оба уха. И постоянно твердит, что останется со мной до утра… Кстати, познакомься. Это Миша Васюк. Тракторист. И по недоразумению сын здешнего председателя. Я тебе о нем вчера рассказывала.

– Как же, как же, – вздохнул Охотник. – Наслышан. Это, значит, и есть тот самый юноша, который не дает тебе прохода и никак не может взять в толк, что ему стоит поискать себе другую девушку. Из местных…

– Я-то Миша, – наконец-то подал голос Васюк, вовсе уж безобразно сплюнув прямо на пол и растерев плевок перепачканным в глине сапогом. – А вот ты что за х… с горы? Откуда взялся?! Я тебя не звал!

– Друзья зовут меня Славой, – представился Охотник, шагнув навстречу наглецу и остановившись в нескольких шагах от стола. – Для людей военных и курсантов я – гвардии капитан Корнеев. А для тебя, сопляк, – исключительно Ярослав Михайлович. А чтобы тебе, хамло невоспитанное, стало совсем понятно, кто я и откуда, добавлю, что я – близкий друг профессора Сомова, отца Светы. И частенько посещал этот гостеприимный дом еще в те времена, когда ты, засранец голопузый, только учился писать чернилами «мама»… Сейчас ты немедленно возьмешь в сенях тряпку, намочишь ее, вытрешь свой плебейский плевок, а затем извинишься перед Светланой, пообещаешь отныне навсегда оставить ее в покое. А потом пойдешь вон отсюда. Отсыпаться. Я жду.

– Устанешь ждать, косолапый, – фыркнул Васюк. – Я люблю Светку и никуда отсюда не уйду, пока она не согласится стать моей женой! Понял? А ты… засохни и спрячься в углу. Покуда я не рассердился. А будешь изображать шибко делового, учти, у меня кулак тяжелый. Зашибу с одного удара. Война закончилась. И у меня справка из военкомата – негоден, по нервам! Так что не зли меня. Ты мне не командир. И не начальник. Ты для меня как эта сопля – тьфу и растереть… Будь ты здоровый, без палки, уже давно лежал бы под лавкой, в луже соплей с кровянкой. Друг профессора, мля… Сдох давно твой профессор! Сгинул! Теперь я тут буду хозяин! А Светка будет мой женой! Сегодня ночью!

Ярослав стиснул зубы. Из глубин памяти вдруг всплыл анекдот, рассказанный лет десять назад кем-то из сокурсников по немецкому факультету ЛГУ. Деревенские парень и девушка сидят на берегу реки и наблюдают, как на противоположном берегу целуется парочка из города. Девушка с надеждой смотрит на своего угрюмого и молчаливого ухажера и говорит: «Вась, глянь, цалуются!» А он: «Ну и че?» Девушка: «Вась, а Вась. Сделай мне тоже что-нибудь… такое… приятное. Ты же такой красивый, такой сильный». Парень долго морщит лоб, а потом спрашивает: «Хочешь, руку заломаю?» Все громко смеялись. В среде тогдашних студентов университета, не без оснований считавших себя будущей элитой советской интеллигенции, частенько рассказывали анекдоты про грубость и неотесанность сельских жителей, величая их не иначе как «аборигенами». Да и сейчас наверняка мало что изменилось. Люди все те же… Эх, Миша, Миша.

– Зря ты так, – покачал головой Ярослав, холодно глядя на ухмыляющуюся рожу крепкого, заметно превосходящего его ростом и комплекцией пьяного тракториста. – Придется поучить тебя вежливости…

Он быстро переложил трость в левую руку, решительно шагнул к вальяжно развалившемуся на стуле Васюку, а когда тот, повинуясь ответному и вполне просчитанному Охотником порыву, вскочил на ноги и попытался с ходу заехать «косолапому» в лицо своим закаленным драками и тяжелой мужской работой пудовым кулачищем, Ярослав резко уклонился в сторону и тут же нанес парню всего один, короткий и быстрый удар – правой рукой в переносицу. Со страхом наблюдающая за стремительной стычкой двух мужчин Светлана испуганно вскрикнула. Она готова была поклясться, что никогда прежде не видела, чтобы человек мог настолько быстро манипулировать своей рукой. Удар не занял и десятой доли секунды! Михаил, только что такой решительный и грозный, дернулся, застыл, словно налетев с разбегу на невидимую стену, а потом, схватившись обеими руками за сломанный нос, тяжело повалился сначала на колени, а затем – на бок и гнусаво заскулил, суча ногами по деревянному полу. Из-под его прижатых к лицу широких ладоней потоком хлынула кровь…

– Это тебе урок на будущее, – спокойно сказал Охотник, сжав губы и глядя сверху вниз на извивающегося наглеца. – Со старшими нужно разговаривать вежливо. А с девушками вести себя прилично…

Ярослав нагнулся, подхватил безуспешно пытающегося подняться на карачки тракториста за воротник грубой суконной рубахи и, стараясь не показывать напряжения – Васюк весил как минимум центнер, – поволок засидевшегося гостя к выходу. Когда переваливали через порог сеней, Михаил сумел ухватиться за стенку, уперся, но хмурый, покрывшийся от усилий и нервного возбуждения бисеринками пота Ярослав тут же ударил его по пальцам металлическим наконечником трости – и Васюк, снова охнув от боли, вынужден был отпустить косяк.

Вытащив тракториста на крыльцо, Ярослав бросил его, вернулся в кухню, взял бутылку самогона, накинутую на стул драную телогрейку, вновь вернулся на крыльцо, подождал минуту, пока перепачканный кровью, шатающийся, хлюпающий и свистящий сломанным носом парень примет более-менее вертикальное положение, сунул бутылку в карман ватника и отдал телогрейку в руки Михаила. Процедил сквозь зубы:

– И запомни на будущее, щенок. Не стоит, не разобравшись, с кем имеешь дело, сразу открывать пасть и тявкать на всех подряд. И – еще… Оставь Свету в покое. Не любит она тебя. И никто не полюбит. Если будешь продолжать в том же духе. Все, свободен. П-шел вон отсюда!..

Ярослав легонько подтолкнул пьяного тракториста к калитке, но тот, вдруг проявив чудеса ловкости и неожиданно извернувшись, попытался снова ударить Охотника в лицо. Это было уже слишком. Таких твердолобых нужно учить хорошим манерам не словами – исключительно дубиной.

Быстрое движение – и Васюк, хрюкнув, схватился за живот. Еще один толчок, открытой ладонью в лоб, – и он с грохотом скатился с крыльца, пересчитав затылком все четыре ступеньки. Из засунутой в карман ватника бутылки стал вытекать на землю, громко булькая в окружающей абсолютной тишине, вонючий мутный первач.