Битва за Севастополь. Одиночный выстрел - Алла Бегунова

— Я рад, что вы вернулись в полк, — продолжал Сергиенко. — Очень надеялся на это и приготовил вам подарки. Первый — новая снайперская винтовка системы Мосина вместо той, разбитой.

— Спасибо, товарищ капитан!

— Второй подарок — проще, но полагаю, не менее приятный, — он протянул ей маленькую коробочку.

Удивляясь, Людмила открыла ее. Там лежали два лагунных треугольничка, знаки ее нового воинского звания. Их следовало прикрепить на пустые малиновые петлицы в самых верхних углах. На командном пункте батальона ей помогли проделать таковую операцию и даже раздобыли обломок зеркала, дабы ефрейтор Павличенко увидела себя воочию.

Они сияли, как две желтые солнечные капельки, и действительно были для нее краше жемчугов, алмазов и бриллиантов. Люде захотелось побыстрее показать новые регалии всем, особенно — сослуживцам по второй роте. Жаль только, что старых однополчан осталось мало. После кровопролитных боев в Восточном секторе обороны 24 августа при Глубокой балке, 25 и 26 августа около Куяльницкого лимана стрелковый полк имени Степана Разина потерял почти две трети личного состава. Пополнение прибыло недавно — моряки-добровольцы из Севастополя. Они горели желанием сразиться с врагом, но никакого боевого опыта не имели.

На огневых позициях второй роты Людмилу по имени окликнули лишь несколько человек. Остальные наблюдали за ефрейтором с любопытством. В глазах у них читалось недоумение: что будет здесь делать красивая девушка и зачем ей винтовка со странной штуковиной на стволе? Новый командир роты лейтенант Воронин представил Павличенко бойцам, как участницу недавних сражений с фашистами на реках Прут и Днестр, и объяснил, что в роте снайпер пока один и надо его прикрывать в бою.

Упрямые корабельные люди, до сего времени бороздившие моря и океаны, с большим трудом согласились поменять свои черные бескозырки и бушлаты на солдатские каски и гимнастерки цвета хаки. Тем более, они не понимали, кто такой снайпер и зачем его прикрывать. Если атака, то пусть встает из окопа вместе с другими и стреляет, как другие, на бегу, от живота. Посмотрим, в кого он попадет…

Погорячились морячки, конечно.

Лейтенант Андрей Воронин, дав Людмиле один день на то, чтоб осмотреться на позициях второй роты, затем вызвал ее к себе. В разговоре он произвел на нее благоприятное впечатление. Если его предшественник лейтенант Василий Ковтун был по-деревенски прямодушен и грубоват, то Воронин — по-городски обходителен. Разные вежливые фразы вроде «пожалуйста», «как я могу заметить», «не стоит благодарности», «давайте рассмотрим этот вопрос» — легко срывались с его уст.

Но ведь и она уже не являлась новичком в полку. Звание ефрейтора говорило не только о личной смелости, но и о профессиональном умении. Как опытному снайперу, лейтенант поставил Павличенко боевую задачу: ликвидировать вражеский пулемет, который бил с южной окраины селения Гильдендорф при движении румынской пехоты к нашим рубежам. Этот довольно точный огонь не давал «разницам» и головы поднять.

По вспышкам выстрелов определить местонахождение пулемета было несложно. Он располагался где-то во фруктовом саду за домом с обвалившейся крышей. Но пулеметчики хорошо замаскировались. Их скрывала полуразрушенная стена сада и сломанные снарядами деревья. Кроме того, они, видимо, перемещали свою смертоносную машинку, используя заранее оборудованные площадки.

Людмила попросила у командира два дня для исполнения приказа. В первый день она пристально изучала местность. На север, запад и восток от окопов простиралась все та же ковыльная степь, кое-где слегка всхолмленная. Слева, то есть на западе, виднелось селение Гильдендорф[3], за ним блестела гладь неподвижной воды — соленый Куяльницкий лиман. Получалось, что спрятаться снайперу практически негде. Если не считать… сельского кладбища. Гам в углу, ближайшем к русским позициям, росли деревья — пять кленов, довольно высоких, с раскидистыми кронами и толстыми пепельно-серыми стволами. Расстояние от них до окраины Гильдендорфа составляло метров триста, а от наших окопов до кладбища — чуть больше ста метров. Павличенко решила, что будет стрелять оттуда, и захоронения поселян ей не помеха.

Она рассказала о своем замысле Воронину и попросила прикрытие: огонь станкового пулемета «максим» по ее сигналу — поднятой пехотной лопатке. Согласившись, лейтенант отвел ее к расчету пулемета на левом фланге роты. Оттуда деревья просматривались отлично. Еще раз Людмила объяснила все однополчанам, и они заверили ее, что исполнят этот план.

Вечером Павличенко расшивала свою новую камуфляжную куртку с капюшоном зеленоватого цвета и коричневыми разводами. Старшина отдал ей обрывки маскировочных сетей и чью-то старую гимнастерку, которую она раскроила на ленты и кусочки небольшого размера. Разлохмаченная лента сгодилась, чтобы обернуть ствол винтовки. Остальное вместе с веточками, листьями, пучками травы разместилось на куртке, отчего она утратила прежний четкий силуэт и стала походить на одеяние лешего или болотной кикиморы.

До рассвета было часа полтора, когда Людмила отправилась к сельскому кладбищу. Совсем не бедные люди — переселенцы из Германии — жили в деревне Гильдендорф. С немецкой аккуратностью обустроили они не только деревню, но и погост недалеко от нее: прямые дорожки, могилы с каменными надгробиями, решетчатые оградки. Деревья осеняли место вечного упокоения первого бургомистра Гильдендорфа почтенного Вильгельма Шмидта, умершего в 1899 году. Поставив ногу на невысокий мраморный монумент, Людмила начала взбираться наверх по стволу могучего клена, склонившегося над ним. Очень мешала ей винтовка за плечами и груз на поясном ремне из двух подсумков, наполненных патронами, финского боевого ножа, фляги и лопатки в чехле. Каску Люда не надела. После контузии слух у нее стал хуже, и каска мешала воспринимать слабые звуки.

Перед восходом солнца подул ветер. Клен зашелестел листьями, но толстые ветки, расходившиеся в стороны от его могучего ствола, даже не покачнулись. Упираясь в них ногами, Люда поднесла к глазам бинокль. Теперь сад, дом и сама деревня на 150 дворов, с мельницей, кирхой, школой и четырьмя лавками были, как на ладони. В саду она увидела универсальный немецкий пулемет MG-34 на стойке-треноге и коробки с патронными лентами, разложенными возле него. У пулемета имелся оптический прицел.

«Ах вы, сволочи! — подумала она. — То-то никакого спасу нет славным “разницам”. Ну, ничего, я вас проучу…»

В седьмом часу утра сменилось боевое охранение. Но солдаты с винтовками не интересовали Людмилу. Она ждала пулеметчиков. Они появились позже. Три румына и кителях серовато-песочного цвета и забавных суконных кепи с тульей, вытянутой углом впереди и сзади, сначала занимались своим MG-34, потом расселись под деревьями и стали лакомиться крупными золотисто-желтыми грушами «бере», кои во множестве валялись в саду. Смугловатые, почти восточные их физиономии Люда видела в оптический прицел. Генерал Антонеску в припадке националистической горячки называл свое воинство потомками древнеримских легионеров. Павличенко как историк знала, что это — миф. От римлян в крови румын осталось немного, гораздо больше — от турок, завоевавших княжество Валахия в XV столетии, да еще от цыган, бродивших габорами по дорогам нищей полуфеодальной страны и воровавших лошадей в селах.