Сага о диком норде - Наталья Викторовна Бутырская

— Ну и дурак. Орал бы себе, сколько влезет. А лучше бы оторвал Живодеру руки!

Пир по случаю возвращения устраивать не стали: зима подходила к концу, а вместе с ней и припасы. Звери в лесу ходили тощие, да и браги почти не осталось, а без браги — какой пир?

Мы решили остаться здесь на седьмицу, пока бритты порыщут по лесам в поисках подходящей твари для Альрика. В крайнем случае, мы уйдем южнее, где с тварями получше, ведь именно там ульверы получили новые руны.

Сам хёвдинг из поселка не уходил, зато заменил заплечного на Вепря. Да Вепрь за плечом Альрика и смотрелся получше, чем я. Привычнее.

Приведенные малахи понемногу обживались. Болтушка запомнила пару десятков слов на бриттском и умудрялась говорить с местными женщинами на любые темы, используя только их. Тихони почти сразу взяли на себя заботу о детях. Старшие мальчишки восхищались их красками и быстро перемазались, кто чем смог. Один бегал чернолицым, в саже, другой стащил муку у матери. Пустыхи и присматривали за ними, и обучали бою, и нянчили младенцев.

И только Уна продолжала общаться с мужчинами. Когда она научилась хоть как-то объясняться на нордском, то ее можно было увидеть и с другими ульверами, и с бриттами. Вот только она не разбирала, где нордский, а где бриттский язык, и смешивала слова в кучу. Ее речь теперь состояла из трех языков, и лучше всех ее понимали я, Полузубый и Леофсун.

Вот что странно: хоть Уна и нравилась мне, я не смотрел на нее, как на женщину для утех. Она была скорее как товарищ, как соратник. Может, потому я так удивился, когда на пятый вечер пребывания у бриттов она взяла за руку Полузубого и отвела за сараи, откуда послышались вполне узнаваемые звуки.

Да что не так с женщинами малахов? Почему они выбирают стариков? И ладно бы Альрика, тут я понял бы: красивый, беловолосый, ни единого шрама, десять рун. Но Полузубый? И рун поменьше, и шрам на пол-лица, и жует он одной стороной рта. Да и зачем ей? Ведь детей она родить не может.

Всю ночь я ворочался без сна, а наутро, едва дождавшись появления Уны, подошел к ней, схватил за плечо и сказал:

— Сегодня вечером пойдешь со мной.

Она рассмеялась:

— Зачем это?

— С Полузубым же пошла. А я всяко лучше Полузубого. Да, рун поменьше, но на тебя сил точно хватит.

Уна и была всего на пятой руне.

— Нет, не пойду, — она вырвалась из хватки. — Молод слишком.

— Так и что плохого? Я же не замуж зову.

— Не люблю молодых, быстрые больно. Как сухая трава: вспыхнет сразу да тут же и затухнет. То ли дело мужчина в летах! Он как сырой пень: медленно разгорается, зато греет долго. Захочешь — не затушишь.

Я вслушивался в ее слова и не понимал. Какая трава? Причем тут пень? Всё вперемешку.

Она глянула на мое озадаченное лицо, снова рассмеялась.

— Думаешь, что женщины только к сильным идут? Да, мы можем лечь с сильным мужчиной, ведь от него родятся сильные дети. Но если женщина хочет не детей, а ласки, то она пойдет не к сильному, а к умелому. Женщина ведь тоже хочет, чтобы ей было хорошо.

Снова непонятные речи. Причем тут мужчина-то? У меня ведь уже немало женщин было. И я заметил, что одни лежат бревном и губы себе грызут, а другие и ужом вертятся, и охают-вздыхают. А ведь я всегда один и тот же был. Значит, дело не во мне. Просто бывают женщины горячие, а бывают холодные, и тут уж ничего не поделаешь. Какой уродилась, так и проживет.

Вон, Аднфридюр не повезло, ледышка и есть. А вот девка с бездной в глазу, хоть и уродлива, зато под одеялом ух как ловка была.

А Уна продолжала:

— Если к женщине с лаской, так она вдесятеро отблагодарит, сама ночью придет, зацелует, заласкает. Вот в нашем роду чаще бегали к хромому карлу. Да, слаб, да, хром, зато обнимал жарче других.

Тогда я рассказал ей про жену. Сказал, что не бил ее, не обижал, даже похвалил после, но Андфридюр что-то ласкою не рассыпалась.

Сине-белая малаха смеялась так, что аж поперхнулась.

— Сегодня вечером я покажу тебе одно место. Спрячься там и жди, только не высовывайся. Может, и поймешь чего.

С трудом я дождался назначенного срока. Весь день я с нетерпением поглядывал на Уну, ждал, когда же она покажет место и все остальное.

Перед самым закатом Уна потянула меня за рукав и указала на крышу невысокого сарая.

— Вот сюда залезь и сиди, только тихо.

И собралась уходить.

— Ты куда?

— Сиди, жди. Скоро сам все поймешь.

Ждать пришлось недолго. Совсем скоро послышались шаги и голоса, женский и мужской. Парочка остановилась прямо за сараем. Уна и Полузубый? Эта женщина издевается надо мной?

Уна разостлала одеяло, скинула с себя одежду до последней тряпки. Полузубый, этот уродливый угрюмый старик, аж помолодел, улыбался во весь щербатый рот. Штаны на нем спереди уже трещали. И он снял плащ, рубахи, развернул обмотки, скинул и штаны. Оказалось, шрамы у него не только на морде, на теле также немало отметин. Вон взбугренная полоса, словно тупым копьем вскользь зацепило, вот белая линия — нож или меч.

Несмотря на его видимое желание, Полузубый не набросился на Уну сразу, а принялся гладить ее тело, сжимать и даже местами облизывать. А она раскраснелась, захихикала, как девчонка, и наслаждалась его ласками так, как ни одна моя женщина. Дошло у них дело до главного, но и там всё было непросто. И так они поворачивались, и эдак, закручивались и сплетались, что не сразу разобрать, где чья рука или нога.

Я трижды слил семя в дерн на крыше сарая, прежде чем они закончили, дождался, когда уйдут, и лишь потом вернулся в дом, который теперь делил с Плосконосым, Булочкой и Простодушным, полный тяжелых дум.

Хотел было спросить, как они делят одеяло с женщинами, но передумал. Вдруг я один