Отец моего врага - Сандра Бушар

авто, обошел его и вытянул меня на землю. Не размениваясь на сантименты или предупреждения, мужчина просто поднял меня под ягодицы, как грудного ребенка, и понес внутри. Кажется, все внутренние органы станцевали убойное танго от внезапной и такой тесной близости. Оперевшись ладонями в его грудь, я сдавленно прошептала, так, чтобы швейцар и официанты на входе не слышали: — Ч-что вы делаете?

— Тут можно, — только и выдал он, вводя еще в большую растерянность. Где именно «тут» и почему Прохору Германовичу вдруг что-то там «можно»?!

Логичнее было бы спросить «почему?», но с губ сорвалось:

  — Что?

— Все, Персик. Все можно! — не обращая внимания на заинтересованные взгляды посетителей этого на первый взгляд безумного дорогого ресторана, мужчина шел дальше, пока не остановился около уютного уединенного столика с панорамным окном во всю стену с видом на внутренний дворик с чудаковато выстриженными туями, покрытыми мягким и пушистым на вид снегом.

Он отодвинул для меня стул, приглашая присесть, но стоило сделать шаг вперед, как он вытянул руку вперед, призывая замереть.

— Девушка, — строго, но вежливо обратился он к официантке, следующей за нами тенью, — вот то кресло, в другом конце зала, выглядит намного более удобным, да еще и с мягким сидением. Моя девушка устала, принесите ей именно его.

Кажется, даже кончики волос стали пунцовыми от обращения «моя девушка». Умом я понимала: Прохор Германович просто неправильно использовал фигуру речи, имея в виду «сопровождающую». "Эта девушка со мной" — корректнее. Но... Ректор ведь не мог не понимать, как это звучит со стороны?!

— Может, — с надеждой предложила девушка, — вы пересядете за тот столик? Так было бы…

— …Проще для вас?.. — Прохор Германович нехорошо сцепил зубы, незнакомка вздрогнула, а я принялась кусать щеку изнутри на нервной почве. — Этот столик наиболее благоприятный по всем факторам, кроме сидений. Прошу вас выполнить просьбу.

— Будет сделано, — услужливо кивнув, официантка молча удалилась, а я с непониманием посмотрела на ректора. Зачем он притащил меня сюда? Что происходит?

— Здесь нет студентов, — продолжил он вдруг наш разговор, зачем-то застегивая пуговицы своей же верхней одежды на мне почти под горло. — Тут можно поговорить спокойно.

— О чем? — сегодня от мужчины пахло табаком, мятным гелем для волос и ароматными мускатными духами. Этот вьедливый запах впился мне в мозг навсегда, когда Прохор Германович наклонился слишком низко, буквально кончиком носа касаясь щеки. Его кожа была на вид такой гладкой, совсем не старческой и противной. К ней хотелось прикоснуться, а зарыться пальцами в густую объёмную шевелюру.

Я сама не заметила, как замечталась. Отрезвило то, как уверенно он взял меня за руку, словно это было нормой. Словно мы делали это сотни раз! Я настолько офигела, что позволила ректору вывести меня на заснеженную террасу через высокие стеклянные ставни. Была глубокая зима, до Нового Года оставалось всего ничего, на улице, естественно, не осталось столиков, но вид открывался просто божественный на небольшой самодельный прудик с шикарным фонтаном в виде русалки.

—  Господи! —  ахнула я. —  Он что, мраморный?

—  Не сомневаюсь, —  Прохор Германович пристроился рядом около высокого ограждения, голос его казался непривычно мягким.

—  Как красиво, — не сдержалась я, рассматривая литые линии девушки. Наверняка ведь ручная работа и стоит целое состояние. Такое надо не в ресторане устанавливать, а в музее!

— Очень, — проникновенно, с хрипотцой в и без того низком баритоне прошептал Прохор Германович. Мое тело покрылось мурашками, я украдкой взглянула на мужчину и вздрогнула. Он смотрел не на русалку, а на меня.

— Замерзла? — с улыбкой спросил он, слегка наклоняя голову в бок. Меня прямо повело от глубины его голубых глаз в тот момент.

— Нет, — отряхнувшись, я плотнее сжала ограждение, призывая себя очнуться от наваждения. Не желая молчать, выпалила первое, что пришло в голову: — Хорошо бы увидеть этот фонтан, скажем, летом. Когда он работает.

Это было, как гром среди ясного неба… Он возник за спиной, крепко обнимая меня и прижимая к своему горячему телу. Ректор уткнулся щекой в щеку, руки обвили талию. Как он умудрялся так обжигать, ведь верхнюю одежду отдал мне?

— Хочешь? Будешь здесь и увидишь, — так мягко протянул он, что сердце мое дрогнуло, а на глазах возникли слезы. Просто от эмоций, которые фонтаном выливались наружу.

Стыдно признаться, но мне нравилось чувствовать себя в этом странном капкане. Все было абсолютно неправильно, странно до безобразия, возможно, даже противоправно… Но я впервые в жизни закрыла глаза и не боялась ничего в этой жизни. Чувство покоя стало абсолютной неожиданностью.

И тут здравый смысл пробрался через дурман, голову озарил один простой вопрос:

  — Чего вы хотите?

Возможно, я не желая того выплюнула его слишком резко и грубо, потому что Прохор Германович тут же сделал шаг назад, кашлянул в кулак и махнул рукой на основной зал:

— Идем, Ольга.

Больше за руку он меня не брал, но мягкое кресло таки отодвинул.

* * *

На столе лежало красивое меню в кожаном чехле, я украдкой бросила на него взгляд и тут же отвернулась. Если Прохор Германович хочет о чем-то поговорить, то есть здесь мне необязательно. Достаточно было видеть, как изысканно сервирован стол по всем правилам этикета, чтобы догадаться про заоблачные цены.

— Так-с, — мужчина бросил на меня задумчивый взгляд через распахнутое меню, побарабанил по нему пальцами, а затем закатил глаза, возвращаясь к заказу: — Вот этот салат, потом стейк из лосося, еще пасту какую-нибудь покалорийнее, суп ваш самый наваристый… О, конечно, десерт с бокалом красного полусладкого.

Когда официантка отошла, я удивленно вздохнула:

— Не думала, что вы столько едите, потому что…

Запнулась на полуслове, увидев на губах мужчины хитрую ухмылочку. Было в ней что-то откровенно дикое и звериное.

— Почему же, девочка? — подперев подбородок рукой, он перегнулся через стол, играя бровями. — Ну-ну, продолжай свою мысль...

Немного