Влюбленная Пион - Лиза Си

— Величайшее достоинство женщины состоит в рож­дении сыновей, — поучала Четвертая тетя. — Благода­ря этому женщина становится сильнее, а неудача лиша­ет ее этой силы. Если ты родишь своему мужу сына, то, возможно, удержишь его от посещений увеселительных домов у озера и он не приведет домой наложниц. По­мни, уединение помогает женщине сохранить чистоту. Поэтому ты находишься здесь.

Я внимательно слушала ее, но она ничего не сказала мне о том, что следует ожидать во время брачной ночи или как я могу помочь дождю пролиться из облаков, если я занимаюсь этим с неприятным мне человеком, которого не знаю и не люблю. Я неустанно представля­ла то, что случится в часы, ведущие к этому событию: мать, тети и сестры будут мыть меня и одевать в свадеб­ные одежды. Они прикрепят к нижней юбке пять зе­рен, кусочек свинины и свиное сердце, и они будут ка­саться моей кожи. Все будут плакать, когда меня выве­дут из паланкина. Я перейду через порог дома У, и моя нижняя юбка со спрятанными сокровищами упадет на пол, в знак того, что вскоре я рожу сына и роды будут легкими. Наконец, меня проводят к брачному ложу. Когда-то эти мысли наполняли меня радостным нетер­пением, а теперь мне хотелось бежать из дома. Я не мог­ла изменить свою судьбу, и от этого мне становилось все хуже и хуже.

После ужина Пятая тетя уходила с ежевечерних по­сиделок в женских покоях, чтобы помочь мне совершен­ствоваться в каллиграфии.

— Письмо изобрели в большом мире мужчин, — объяснила она. — По своей природе это общественное деяние, чего мы, женщины, должны избегать. Но тебе следует учиться каллиграфии, чтобы в будущем помо­гать своему сыну в учебе.

Мы исписывали множество страниц, копируя сти­хотворения из «Книги песен», делая упражнения из учеб­ника «Картинки боевых построений кисти» и повторяя уроки из «Образцов четырех женских иероглифов», пока мои пальцы не покрывались пятнами туши.

Пятая тетя не только помогала мне овладеть кистью. Ее уроки были простыми и ясными: «Лучшее, что ты можешь сделать, — это учиться у древних мудрецов. Поэзия создается для того, чтобы сделать тебя безмя­тежной, а не для того, чтобы волновать твой разум, мыс­ли или чувства. Веди себя, как подобает, говори тихо и как можно меньше, умывайся чаще и как можно усерд­нее и старайся сохранять ясность мысли. Благодаря это­му каждый увидит на твоем лице печать добродетели».

Я повиновалась и проявляла усердие, но представ­ляла, что каждым движением кисти ласкаю моего по­эта. Каждый взмах был прикосновением моих пальцев к его коже. Каждый написанный иероглиф был подар­ком мужчине, который полностью завладел моими мыс­лями.

В любой момент дня и ночи, когда в моей комнате не было моих родственниц, в ней оставалась Шао. Так же как Ива, она спала на полу в ногах моей кровати. Она была рядом, когда я просыпалась, пользовалась ночным горшком, учила уроки, ложилась спать. А я была рядом с ней, слушала ее храп и неприличные звуки, которые она издавала, чувствовала ее дыхание и то, что выходи­ло из ее тела и оказывалось в ночном горшке, видела, как она чешет свой зад и моет ноги. И что бы она ни делала, она продолжала выплевывать изо рта слова:

— Женщина становится неуправляемой, если слиш­ком много знает, и твоя мать пытается уберечь тебя от ошибки, — говорила она, противореча тому, чему учили меня мои тети. — Твой ум зашел далеко за пределы внут­ренних покоев. Но там тебе грозит опасность, и твоя мать хочет, чтобы ты это понимала. Забудь то, чем тебя учили. В книге «Поучения матушки Вэнъ» говорится, что девуш­ке следует знать всего несколько иероглифов: например, дрова, рис, рыба и мясо. Этого достаточно для ведения хозяйства. Остальное может быть слишком опасным.

Раз за разом двери закрывались, чтобы запереть меня в комнате, но мое сердце открывалось все шире и шире. Линян заболела от любви, когда ей приснилось, что она приходит в Пионовую беседку. Я тоже влюбилась, побывав в беседках усадьбы семьи Чэнь. Я не могла делать то, что мне хочется, даже выбирать себе одеж­ду, не говоря уже о будущей жизни с У Жэнем, но мои чувства были свободны. Я не могла сдерживать их. Я пришла к выводу, что мое томление было частично вызвано противоречием между вынужденной покор­ностью и жаждой любви. Сердцу не прикажешь. Все­поглощающая сила чувств, из-за которой мы забываем об окружающем мире, заставляет наше сердце и разум испытывать страдания, муки, соблазн и восхищение. Но от судьбы не уйдешь, и мы, женщины, должны ду­мать о том, как стать хорошей женой, родить сыновей, вести хозяйство и заботиться о своей красоте, чтобы наши мужья были счастливы и не забывали о том, что им нужно заниматься делами, а не развлекаться с на­ложницами. Никто не рождается с этими умениями. Этому учат нас другие женщины. Мы становимся жен­щинами благодаря урокам, афоризмам, приобретен­ным умениям... но все это также помогает держать нас в подчинении.

Мама продолжала повелевать мной и отдавать мне приказания, несмотря на то что она отказывалась меня видеть. Тети повелевали мной, когда учили меня. В бу­дущем мной будет повелевать моя свекровь. И все вмес­те эти женщины будут распоряжаться каждой минутой моей жизни — начиная со дня моего рождения и до дня смерти.

Но мне удавалось уворачиваться от каждой попытки подчинить меня чужой воле. Поэт ни на минуту не по­кидал моих мыслей. Я думала о нем, делая стежок, щи­пая струну, повторяя поучительное высказывание. Он был в моих волосах, глазах, пальцах и сердце. Я вообра­жала, что он сейчас делает, о чем думает, что видит, чув­ствует, какой запах вдыхает. Я не могла есть, не думая о нем. Каждый раз, когда через окно в комнату влетал цве­точный запах, я сходила с ума от нахлынувших чувств. Какую жену он хотел бы иметь: консервативную или современную, одну из тех, о ком он говорил в тот вечер, когда мы встретились в павильоне Любования Луной? Сумеет ли его будущая жена дать ему то, в чем он нужда­ется? И как же я? Что теперь будет со мной?

Ночью, когда свет луны, проникающей сквозь бам­буковые листья, падал на шелковое белье моей посте­ли, я погружалась в мрачные мысли. Иногда я вставала, перешагивала через Шао и подходила к комоду, где хра­нила ветку ивы, которую дал мне мой поэт в последний вечер, проведенный вместе. Проходили недели, листья один за другим опадали, и наконец у меня не осталось ничего, кроме голого прутика. Мое бедное сердце про­мокло от слез.

Со временем я научилась лучше играть на цитре, за­помнила все правила и полюбила вышивание. Спустя два месяца после начала моего заточения Третья тетя объявила: «Ты готова к тому, чтобы сделать туфли для своей свекрови».

Каждая невеста вышивает туфли в знак почтения к будущим родственникам, и я многие годы страшилась этого, зная, что вышивка сразу выдаст свекрови все мои недостатки. Теперь мне было еще страшнее. Да, я мно­гому научилась и уже не опозорю себя и свою семью сво­ими неумелыми стежками, но я ничего не чувствовала к этой женщине и не хотела доставить ей удовольствие. Я пыталась представить, что шью туфли для матери мо­его поэта. Что еще я могла сделать, чтобы защитить себя? Ведь мое положение было совершенно безнадежно... Мою свекровь звали так же, как меня — Пион, — и по­тому я решила использовать одноименный узор. Его было сложнее всего нарисовать или вышить. Каждый лепесток и листок требовали многих часов работы, и через месяц туфли были готовы. Я взяла в руки пару ту­фель и показала их Третьей тете.