В поисках наслаждения - Элизабет Эссекс

— Нет, благодарю, миссис Таппер. Это, пожалуй, все.

— Спокойной ночи.

Когда двери за ней захлопнулись, звякнув звонком, Марлоу в один миг оказался в кладовке. Но, черт подери, в ней никого не было. Куда, спрашивается, подевалась Лиззи? Он направился кряду комнат, что тянулся за кладовкой. В конце узкого коридора он нашел прачечную с каменным полом. Там висел, оставленный для просушки, его сюртук и сорочка Лиззи. Он потрогал влажную ткань. Должно быть, она переоделась.

— Лиззи?

— Я здесь. Это была миссис Таппер?

Проследовав на ее голос, Марлоу вернулся к кухонному входу, где увидел Лиззи. Переодетая в простое платье, она тащила один из сундуков к обитой сукном коридорной двери.

— Да, она принесла на подносе еду.

Лиззи остановилась и подняла взгляд. Проследив за ее взглядом, направленным на кухню, Марлоу ответил на ее вопрос раньше, чем она его задала.

— Он наверху перед камином.

— Ладно. Дай мне только это доделать, и мы можем идти есть.

Он остановил ее прикосновением.

— Лиззи? Пожалуйста, скажи, что это не твои сундуки. Скажи, что это ошибка. Там их штук восемь, а… может, и больше.

— Двенадцать. Должно быть, во всяком случае. И прости, их не должны были сюда привозить.

Слава Богу за малую любезность. Она не собиралась их распаковывать. Но Таппер не сможет их сам погрузить на телегу. А привлекать Макалдена он не станет, чтобы Лиззи его снова не увидела.

— Хорошо. Я потом передвину сундуки.

— О, спасибо тебе. Они тяжелые, но вдвоем мы их осилим. — Она уже отпустила его руку. Найдя среди сундуков один поменьше, стоявший в стороне, взялась за его ручки. — Этого мне пока хватит, чтобы было во что переодеться.

— Лиззи, оставь. Тебе не нужен второй сундук для одной ночи.

Марлоу взвалил на плечо тот, который она тащила, чтобы вернуть его к остальным, рассчитывая, что утром Макалден поможет Тапперу погрузить их все на телегу. От неожиданного веса он даже присел.

— Что за дьявол, Лиззи? Что у тебя там?

— Я же сказала, что они тяжелые. Книги.

— Книги? Целый сундук книг?

— Они все с книгами. Не делай такое удивленное лицо. Ты же знаешь, что я умею читать.

Она прищурила глаза и проказливо улыбнулась.

— Только не говори мне, что здесь двенадцать сундуков с книгами.

— У нас у всех есть маленькие пороки. — С улыбкой она выскользнула за обитую сукном дверь в коридор. — Они вместе с другими отправятся в библиотеку.

— С другими?

Но она уже удалилась в глубь дома.

Когда он пришел в отделанную дубовыми панелями комнату в дальнем углу дома, то увидел, что она уже перетащила туда один из небольших ящиков.

— Еще книги, Лиззи? Правда? Откуда?

— Из моих комнат в Хайтоне, конечно.

— И ты действительно их читаешь?

Он пытался вообразить ее неподвижно сидящей, спокойно поглощенной делом, эдаким синим чулком, но не мог представить, чтобы она столько времени проводила взаперти, склоняясь над буквами. Она всегда казалась ему активной уличной девчонкой. Большая часть детских воспоминаний была связана с гулянием в лесу или по берегу реки. В любую погоду они бегали на улице, не обращая внимания на неудобство и мокрую одежду. Как и сегодня, когда, не вняв его совету, она вышла к нему под дождь, и в этом хрупком женском теле жила стальная воля. Стальную волю сопровождала дерзкая, вызывающая улыбка.

— Только когда идет дождь.

А она жила в Англии. Более мокрым местом могло быть разве что днище корабля.

Марлоу поставил сундук и направился к открытому ящику. Книги в желто-коричневых и рубиновых кожаных переплетах имели зачитанный вид и загнутые уголки страниц. С удивлением для себя он обнаружил среди прочих Пейна, Уилберфорса и Мэри Уолстонкрафт. Боже милостивый. Названия дышали махровым радикализмом. А он-то думал, что она читает Фанни Берни, Шарлотту Смит или Анну Радклиф, но романы в ее собрании не наблюдались. Он бы, наверно, меньше удивился, если бы она изъявила желание вступить в духовный сан.

— Мэри Уолстонкрафт? Ты, Лиззи, читаешь такие глубокие философские трактаты?

Она подарила ему одну из своих бесчисленных улыбок, но на этот раз он разглядел в ней примесь гордости.

Очевидно, она втайне гордилась своими литературными предпочтениями.

— Но ведь ты никому не скажешь, правда? Меня перестанут приглашать на обеды и чай, если я прослыву интеллектуалкой.

Она произнесла это слово так, как если бы говорила о редкостном виде растений.

— Твоя тайна умрет во мне. Но тебе самой нужно быть осторожней со всем этим. — Он покопался в ящике еще и нашел «Размышления о революции во Франции» Эдмунда Берка. Что являлось полной противоположностью Пейну и Уолстонкрафт. — А твой отец знает, что ты такое читаешь?

Это могло бы объяснить резкие выступления сквайра против радикального мышления.

Ее улыбка преобразилась в нескрываемый сарказм.

— Я не подотчетна отцу.

— Уже нет. А тебе не кажется, что теперь ты подотчетна мне? Мы женаты.

Он старался говорить спокойно и интонировать свои слова в форме вопроса. Но в ответ он увидел выражение испуганного удивления. И на щеках зарделись пятна румянца.

— Каким назидательным ты вдруг решил стать, совсем как мой отец.

Лиззи отошла от него и, вероятно, выскочила бы из комнаты, если бы он не встал на ее пути, пресекая ее излюбленный способ реакции на взгляды, идущие вразрез с ее собственными.

Слова Лиззи задели его, не глубоко, но все же. Не очень приятно, когда о тебе составляют ложное мнение. Он ей не отец, и его взгляды не совпадают со взглядами сквайра. Но он должен был показать Лиззи ее место в мире.

— Мне жаль, что ты видишь это так, Лиззи. Но нельзя рассчитывать, что всю жизнь будешь делать только то, что тебе нравится. Мы теперь семья, и то, что делает один из нас, отражается на другом.

— И я должна делать то, что нравится тебе, да?

Ее дерзкий тон сказал ему, что она продолжает дуться.

— Не обязательно. — Он пытался сохранить самообладание. — Но… Лиззи, у меня нет желания спорить с тобой из-за твоих книг. Читай что хочешь. Но имей в виду, что твое поведение отражается на мне, как и мое — на тебе. Нравственность должна управлять нашими поступками.

— И меня теперь следует наказать за чтение книг?

Как же Лиззи любит делать скоропалительные выводы и бросаться из одной крайности в другую.

— Не нужно извращать мои слова. Я ничего не говорил о наказании, Лиззи. Я говорил о том, что нужно руководствоваться нравственностью и прислушиваться к мнению тех, кто лучше тебя разбирается в этом мире.