Хранитель равновесия. Проклятая невеста - Дана Арнаутова

В холеной ладони блеснуло синеватое лезвие ножа.

– Не возражаешь, если оставлю себе на память? – продолжал улыбаться лекарь.

Отступив немного, он повертел нож в пальцах и, слегка размахнувшись, вогнал его в столешницу. Трехгранный клинок с коротким сухим треском прошел сквозь доску в полтора пальца толщиной и вышел с другой стороны. По спине Халида пробежал мороз.

– Как видишь, ты действительно продешевил, – непринужденно сообщил целитель. – Сотни золотых за меня маловато. Так что уходи, пока отпускаю.

Не отводя глаз от ножа, Халид сделал шаг назад. Потом другой, третий. Оказавшись возле двери, перевел взгляд на чужестранца. Тот пожал плечами. Снова облизав пересохшие губы, ир-Кайсах повернулся и молча вышел.

* * *

Оставшись один, Раэн коротко рассмеялся. Теперь он знал, что не зря вернулся в Харузу. Через пару минут, не без труда вытащив нож из стола, – мальчишество, конечно, зато клинок хороший – он спустился вниз и сообщил хозяину, что небольшие разногласия с приятелем он уладил, так что нет никакой нужды беспокоиться, и что барашек был превыше всяких похвал, а сам он уходит и вернется к ужину или чуть позже. На ужин будут пирожки с абрикосами? Тогда он тем более вернется, даже если его убьют где-нибудь по дороге. Ради пирожков уважаемого Марсуфа стоит воскреснуть! И, конечно, наилучшие пожелания молодым, да благословят их боги!

* * *

Выйдя из «Черного льва», Халид быстро прошагал несколько улиц, яростно кусая губы и еле сдерживаясь, чтобы не расталкивать прохожих. Из какой только преисподней появился сладкоголосый мерзавец, не пожелавший ответить ударом на удар? А если бы ответил?

Халид поежился, вспомнив сухой треск пробитой столешницы. Может, жрецы правы и по земле действительно ходят демоны в людском обличье? Тогда почему тварь из преисподней его не убила? А если это человек – что ему дает такую силу? Как победить мага? Наниматель дал срок до сегодняшней полуночи, но теперь к лекарю не подобраться. Придется возвращать деньги… Да не в деньгах дело! Проклятый чужестранец поймал его, как матерый кот – глупого мышонка. Изловил, поиграл и отпустил. Швырнул ему пощаду, как нищему – монету!

Город сегодня был как-то особенно полон народу. Халид шел, протискиваясь через толпу, а внутри кипело унижение, и он сам не знал, что обиднее, остаться должником подарившего жизнь или не расплатиться за насмешки, да еще и заказ провалить. Размышляя, он несколько раз сворачивал в разные переулки, проверяя, не идет ли кто по следу. И только убедившись, что за спиной никого нет, вышел к неприметному домику на окраинной улочке.

В канаве, еще хранящей остатки жидкой грязи после сильного дождя, копались утки, разыскивая свои утиные лакомства. Возле забора щипала траву по-летнему облезлая белая коза, неохотно уступившая дорогу к калитке. Все было как всегда… Пройдя по заросшей дорожке к дому, он раздраженно толкнул дверь, шагнул через порог – и осел на пол от удара по голове.

Полированную деревянную дверь, кроме обязательной для всех харчевен медной накладки с котлом и бараньей головой, украшал только навес над входом. Два куста диких роз – кипенно-белый слева и кроваво-алый справа – обвили арку, источая дурманно-сладкий запах далеко вокруг. И цвели они у этой двери без перерыва и круглый год вот уже лет сто, как клялись старожилы Харузы, чему Раэн, как-то присмотревшийся к истинной сути роз, вполне верил. Хороший маг работал, на зависть умелый.

Зато ни зазывалы, голосящего о несравненных достоинствах местных блюд, ни охранника, молчаливым присутствием утверждавшего безопасность гостей, у двери не было. И это уже само по себе говорило о харчевне «Две розы» все, что стоило о ней знать. В случайных посетителях здесь не нуждались, а опасаться чего-то… О чем вы, уважаемые?

Стоило Раэну пройти под бело-алым облаком в маленький крытый дворик, и к нему кинулись двое парнишек лет двенадцати-тринадцати. Первый подал влажное душистое полотенце для лица и рук, второй, опустившись на колени, ловко расстегнул сандалии гостя и таким же полотенцем вытер ему ноги. Оставив обувь у входа, Раэн босиком прошел по светло-зеленым коврам, напоминающим цветом и мягкостью весеннюю траву, но, конечно, без единой коварной колючки или грубого камешка. Ткали такие ковры из шелковых нитей всего в трех городах шахства, вкладывая столько труда и искусства, что ходить по нежному чуду в сандалиях и впрямь было бы кощунством.

В глубине двора, где оплетенная лианами крыша размыкалась вокруг ствола огромного старого дерева хен, его ждали. Нижние ветви дугами выгнулись к земле, образуя шатер, под которым ковер был усеян пестрыми подушками, как луг – цветами. Склонившись, чтобы войти под серебристо-зеленый свод, где уже сгущались сумерки, Раэн приложил правую ладонь к груди:

– Радость встречи с вами переполняет мое сердце, уважаемый Нехмет. Простите, что вам пришлось ждать недостойного.

Человек, сидевший под деревом, поднялся навстречу и поклонился не менее низко. Впрочем, и не более – в самый раз, чтобы выказать вежливость и не уронить достоинство того, чьим посланником являлся. Дождавшись, пока гость опустится на подушки, он сел напротив него за низким столиком, уставленным блюдечками, мисочками и пиалами.

– И вечность я был бы рад ждать вас, почтенный Раэн. Благословенны пути, что привели нас под один кров. Прошу, разделите со мной скромное угощение.

– Пощадите, – улыбнулся Раэн. – Хоть я и знал, куда иду, но не так уж давно встал из-за свадебного стола. Разве что чашку кофе выпью с удовольствием.

– Тепло в очаге чужой радости согревает сердце, – тронула ответная улыбка узкие губы его собеседника. – Долгих лет жизни уважаемому Марсуфу и его семье. Пусть радость войдет к нему в дом с замужеством дочери.

– Да будут чресла ее обильны, дети же здоровы и почтительны, – подхватил Раэн. – Благоденствует ли по-прежнему ваша семья, уважаемый Нехмет?

– По милости светлых богов, почтенный… Но неужели вы обидите нашего хозяина, не отведав хоть что-нибудь?

Бесшумно подошедший паренек зажег лампады с ароматическим маслом, на тонких цепочках свисающие с веток, – под плотной кроной темнело куда быстрее, чем на улице – и так же незаметно исчез. Наклонившись к столу, Нехмет ир-Базуфи, голос и рука ночного шаха, разлил кофе из серебряной джезвы, дымящейся в блюде с углями. А Раэн в который раз подивился, как чужеродно выглядит этот человек где угодно, от дворцовых покоев до нищенского притона, и как легко держится при этом.

Было Нехмету лет тридцать пять-сорок, если судить по лицу. Резкому, с правильными строгими чертами и пронзительной синевой глаз лицу человека, привыкшего даже не командовать – повелевать. По смуглой коже не один год гулял резец ветра и зноя. И одет ир-Базуфи был не для Харузы, а разве что для пустыни или степи. Рубашка из тонкого полотна и такие же штаны, да на плечи небрежно накинута холщовая куртка, расшитая стальными колечками, превратившими ее в легкий доспех. То ли опытный наемник, то ли атаман разбойников – не понять, да и невелика разница. Такому ли пить драгоценный иршаадский кофе в «Двух розах»? Караваны ему водить. Или грабить.