Круги на воде - Яна Ткачёва

– Привыкнешь, – пообещала Мара и протянула чашу с дымящимся питьем.

– Очень надеюсь, – я ненавидел ощущение беспомощности.

Травы оказались отвратительными, и я еле подавил рвоту после первого же глотка, хотя желудок был пустым: я не ел ничего тяжелее жидкой бурды, которую вливала мне в рот Мара, пока метался в горячке. Кален исчез. Я не спрашивал куда, а девушка не говорила. По ночам иногда я видел силуэт Мары, застывшей на скамье, и было неловко, что я занял их с Каленом постель. Другой в чуме не было. Но утром Мара всегда была бодрой. А пару раз, очнувшись от бреда среди ночи, я понимал, что и вовсе один в чуме. Тогда становилось не по себе. Не страшно, но… странно. Словно потерялся. Поутру это чувство исчезало без следа.

На удивление, выпив отвар, я почувствовал, как слабость отступила. Тело налилось силой, и я ощутил, что к жизни возвращается каждая часть моего естества. Казалось, я воспринимал отдельно кожу, жилы и внутренние органы, но в то же время чуял отклик всего организма. Как будто, слушая ритуальную песню, ты поглощаешь ее полностью, но одновременно умеешь разделить звучание разных инструментов и голосов. Это было необычно. Пугало и вдохновляло. Хотелось бежать, подпрыгнуть, посмотреть, на что способно мое новое, здоровое, сильное тело.

– Велес! – шутливо проворчала Мара. – Я теперь не заставлю тебя снова лечь, так ведь?

– Ни за что, – иногда я подозревал, что она лишь притворяется слепой. Но глаза ее всегда были пусты и неподвижны. Так играть невозможно. Неужели она настолько чувствует всё вокруг?

– Хорошо, – рассмеялась она. – Беги, но не ходи далеко. Ты знаешь…

Да-да, я мог быть опасен для людей. Я слышал это. Забывшись, махнул ей рукой на прощание и, как был – в набедренной повязке, – выскочил из чума. За неделю прилично похолодало, но я не ощущал себя замерзшим. Было жарко, даже горячо. С места я рванул вперед. Сначала старался бежать легко, но чувствовал себя до того хорошо, что через несколько мгновений понесся в полную силу. Мир вокруг был ясный и четкий. Несмотря на огромную скорость, я видел каждую веточку, слышал каждый шорох в лесу, чуял пряный запах подгнившей листвы и первых снегопадов, которые вот-вот обрушатся на землю. Это было непередаваемо – настоящее, ничем не замутненное ощущение единения с лесом.

Теперь я тренировался каждый день. Иногда бег занимал почти всё время светового дня. Но больше прочего нравилось нестись по лесу во весь опор ночью. Почти не хотелось спать, появился аппетит. Мара шутила, что я ем как молодой медведь. Кален вернулся, и с ним мы стали ходить на охоту. Я предпочитал плохо прожаренное мясо, которое сочилось кровью. Легко мог съесть зайца за раз, сам удивляясь своей прожорливости. Кален предположил, что теперь это моя норма.

– Улла свихнется, – хохотнул я. – Меня теперь не так просто прокормить.

– Подобных тебе больше нет, – сдержанно ответил Кален; чувство юмора у него было паршивым. – Мы не предполагали, что тебе будет нужно столько пищи. Но уж как есть.

Он был до тоски унылым и редко улыбался – только в присутствии Мары. Когда же мы были наедине, на охоте, лицо Калена почти всегда было печально. Я хотел было спросить его, почему так, но вспомнил жену, и желание говорить пропало. Я скучал по Улле, на сердце было неспокойно. Да, наша дочь должна была родиться лишь через три месяца, но всё же. Как Улла перенесла то, что я не вернулся с охоты? Она была сильной и никогда не сдавалась, я редко видел, чтобы жена плакала или беспокоилась. Чувствует ли она, что я жив и в безопасности? Должна! Я говорил с ней в своих мыслях день за днем, даже лежа в горячке. Молился, чтобы посетить один из ее снов и сообщить хорошие вести. Но беременность всегда мешала видениям Уллы, и оставалось только надеяться на связь наших душ и сердец. Она должна знать, что я жив.

Ответ я получил через седмицу, но совсем не тот, что ожидал. Мы с Каленом, как всегда, охотились. Мелкие пушные звери, не говоря уже об оленях, почуяли опасность вблизи нашего жилища и разнесли весть по лесу. Мы шли уже час, но вокруг не было ни души. Я знал это, и Кален знал, но всё равно упрямился и не желал идти дальше. В итоге, проспорив почти до обеда, мы таки двинулись в сторону юга. Оленей гнать сил не осталось, придется довольствоваться кем поменьше и завтра вновь отправляться на охоту. А то и вовсе сидеть голодными. Зверь внутри меня заворочался, и уснувшее было раздражение приподняло голову. Злость в эти дни накатывала нечасто, и то я справлялся с ней на удивление быстро, стоило лишь вспомнить жену или сына.

Мы крались на юг уже полчаса, когда я почувствовал биение маленького испуганного сердца. Опять зайчатина! Не самое любимое мясо. Но выбирать не приходилось. Я перешел на бег, Кален бежал следом. Он сильно уступал моему новому телу в скорости. Я уже видел зверька, хотя до него было далеко – стрелять не стоило и пытаться. Но за свистом ветра в ушах и жаждой добычи я не услышал еще два сердца, с грохотом гоняющих кровь. Когда до цели было локтей пятьдесят, прямо передо мной пронеслась стрела и вонзилась в мохнатое тельце. Мне казалось, что я слышал, как острие разрывает плоть. Голод заслонил разум, остались лишь инстинкты. Я готов был броситься наперерез соперникам, что отобрали добычу, – и краем сознания уловил знакомый запах дома. Выбросив левую руку, зацепился за тонкий ствол дерева и чуть не вырвал конечность из сустава – только бы остановить несущееся тело, озверевшее от голода. Пока я царапал ногтями кору, призывая разум не сдаваться зверю внутри, меня нагнал Кален.

– Тихо-тихо, – прошептал он мне на ухо, придавливая всем весом к несчастному стволу. Парень выглядел словно мешок костей, но оказался довольно сильным и смог сдержать меня.

Какое-то время мы молча боролись, но наконец мое тело сдалось здравому смыслу и напору Калена. Резко выдохнув через стиснутые зубы, я прислонился лбом к стволу.

– Всё в порядке… в порядке… – задыхаясь, прошептал я, но Кален не обращал внимания, всё еще наваливаясь и обездвиживая.

Лишь несколько мгновений спустя, когда мое сердце вернулось к нормальному ритму, друг отступил назад. Я перевел дыхание и прислушался. Мы остались незамеченными. Охотники были так увлечены сраженным зайцем, что не видели ничего вокруг. С удивлением я осознал, что они всего лишь юнцы и с ними нет никого из взрослых. Тот, что стрелял, не промахнулся ни разу. Нужно приглядеться к нему на ежегодных состязаниях. Неужели сбежали из-под надзора и принялись самовольно охотиться, чтобы впечатлить кого-то? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, перед кем обычно выделываются юнцы. Явно тут замешаны спор или девушка. Надрать бы им уши за то, что так рисковали. Я снова начал злиться, но тут смысл слов одного из них пробрался в мой одурманенный мозг.

– Значит, она при смерти? – спросил стрелявшего светловолосый паренек.

– Матушка говорит: если жена вождя не очнется, нужно выбирать опекуна, – бросил мальчишка с луком. Я видел, как шевелился пушок над его верхней губой, пока он произносил эти слова.

– Опекуна? – спросил белобрысый.

– Да, – закатил глаза стрелок. – Пока сын вождя не подрастет.