Молодой Александр - Алекс Роусон

для Эллады. Опыт Филиппа в обращении с противоборствующими сторонами окажется бесценным в последующие годы. Огромная известность, которую он приобрел во время Священной войны, позволит ему поднять и укрепить свой статус.

Тем временем Александр, почти не покидавший Пеллу, мужал в меняющемся мире. Отныне Македония играла ведущую роль в греческих делах, Филипп превратился в самого могущественного человека на Балканах и в Греции. Подходя к концу начального образования, Александр играл на кифаре для своего отца на симпозиуме. По словам Плутарха, Филипп забеспокоился: «Тебе не стыдно так хорошо играть?» – спросил он[294]. Очевидно, Александр слишком много времени уделял музыке, а не более мужским занятиям. С тех пор нет ни одного упоминания о том, что он публично играл на музыкальном инструменте. Последующие годы были посвящены военной подготовке. Богатства царского двора продолжали привлекать лучших людей своего времени, и у Александра появились новые друзья и наставники, среди которых были величайший мыслитель древности и один необыкновенный конь.

Глава 4. Друзья

Когда Александру было лет одиннадцать, к македонскому двору явился фессалийский торговец лошадьми Филоник[295]. Он привел исключительного коня, фарсальского жеребца, и запросил за него астрономическую сумму в 13 талантов[296]. Царь и его окружение, в котором находился молодой Александр, спустились на ближайшее пастбище, чтобы осмотреть животное. Лошади классической Греции были по современным меркам маленькими, лишь изредка достигая 15 ладоней в холке, но коренастыми, с бочкообразным телом, толстой шеей и маленькими элегантными головами[297]. Фарсальцы славились огромными стадами и табунами, они сумели вывести лучших в Греции коней. Жеребец Филоника, скорее всего гнедого или каштанового окраса, отличался большим размером и благородным нравом[298]. Конь и так был горяч, но в тот день буквально бесился, вставая на дыбы и не позволяя никому приблизиться. После нескольких неудачных попыток Филипп разозлился, посчитав, что конь слишком дикий, чтобы его объездить. Он приказал увести животное. Александр думал иначе. «Какого коня они теряют, и все потому, что не умеют с ним обращаться или не смеют попробовать!» – возмутился он, зная, что отец его слышит. Филипп до поры до времени молчал, а Александр продолжал демонстрировать презрение к окружающим. В конце концов Филипп сорвался. «Ты придираешься к старшим, потому что думаешь, что знаешь больше, чем они, или можешь лучше управлять конем?» – «По крайней мере, с этим я бы справился лучше», – ответил Александр. Филипп повернулся к юному сыну со смешанным чувством опасения и недоверия. «А если не сможешь? Какое наказание заплатишь за такую дерзость?» – «Я заплачу стоимость коня», – парировал Александр.

По толпе прокатился смешок. Разве можно было ожидать, что мальчик добьется успеха там, где потерпели неудачу опытные всадники? Что это, сумасбродство или самоуверенность? Плутарх, подробно изложивший эту историю, раскрывает ее загадку. Мальчик заметил то, на что не обратил внимания никто другой: конь шарахался от собственной тени. Александр приблизился, не заходя к нему сбоку, двигаясь медленно и осторожно, чтобы не напугать животное, как было сказано в древних руководствах по верховой езде[299]. Оказавшись достаточно близко, он накинул на коня уздечку и повернул его мордой к солнцу, подальше от тени. Понадобилось немного времени, чтобы конь успокоился. Александр следил за его движениями, некоторое время бежал рядом, говорил нежные слова и поглаживал, что охлаждало разгоряченный дух жеребца. Осторожно откинув в сторону плащ-хламиду, Александр выжидал подходящего момента. Затем одним быстрым, легким движением он вскочил на коня и натянул повод, постоянно следя за тем, чтобы конь не перекусил удила. Убедившись, что завоевал доверие жеребца, он повысил голос и погнал его быстрее, сжимая бока. Мальчик и конь совершили первый совместный выезд. Филипп и его сподвижники были обеспокоены, боясь за юного всадника, чье падение могло не только подорвать его уверенность в себе, но и стать причиной травмы. Их страх улетучился, когда они увидели, что Александр с большим искусством управляет конем, а затем, сделав нужные повороты, мчится обратно к ожидающей его толпе. Все приветствовали молодого царевича, и, говорят, Филипп даже плакал от радости. Когда Александр спешился, царь поцеловал сына и сказал пророческие слова: «Мой мальчик, ты должен найти царство по себе. Македония слишком мала для тебя».

Пари было выиграно, Филоник получил деньги за коня, причем плату, видимо, внес не Филипп, а Демарат из Коринфа, аристократ, приехавший с Пелопоннеса и друживший как с отцом, так и с сыном[300]. Фессалийских коней помечали тавром в зависимости от места, из которого они прибыли. Кентавр был на клейме тех, кого вырастили в окрестностях Ларисы, топор – на конях из Фер. Жеребец Александра, вероятно, был назван в честь фарсальского тавра в виде головы быка, выжженного на бедре, – Буцефал (дословно «бычья голова»)[301]. Он оставался у Александра на протяжении всей жизни, и начало их отношений было таким же невероятным, как и последующие совместные приключения. Это было уникальное животное. Украшенный царственным одеянием, он позволял садиться на себя только Александру[302]. Когда его похитили враждебные племена у Каспийского моря, Александр пригрозил уничтожить все население, если коня не вернут целым и невредимым. Все закончилось благополучно, коня вернули[303]. Как сообщается в источниках, Буцефал прожил 30 лет, перенося тяготы походов и сражений и унося хозяина на край известного мира. Он умер в 326 году до н. э. на берегу реки Гидасп (Джелам) на территории современного Пакистана, измученный возрастом и тяжелыми трудами[304]. Александр был глубоко опечален утратой. Он устроил похороны своего любимца и сам возглавил процессию. Вокруг могилы заложили город, названный в честь животного, – Александрия Буцефала[305].

Эта история многое говорит нам о молодом Александре: он с раннего возраста демонстрирует непревзойденные способности к верховой езде и понимание психологии животных, огромную веру в себя и готовность идти на риск на глазах публики. Это также дает редкое представление об отношениях Филиппа и Александра: юношеская пылкость вознаграждается отцовской гордостью. Пожалуй, перед нами первое свидетельство в пользу того, что Александр не был обычным ребенком. Плутарх пишет, что Филипп, увидев его потенциал, «не решался полностью доверить обучение и воспитание сына учителям музыки и других наук, входящих в круг общего образования, считая, что дело это чрезвычайно сложное»[306][307]. Александр получил исключительного коня, а отец предоставил ему исключительного учителя.

Стагира (или Стагир) на Халкидики занимает скалистый мыс с двумя холмами на восточной стороне полуострова, к северу от Афона. Город был основан переселенцами с острова Андрос в VII веке до н. э. и процветал в архаическую и классическую эпохи[308]. Место это обращено к морю, главному пути сообщения и торговли между многочисленными греческими колониями региона, и со всех сторон окружено каскадами лесной зелени, сбегающими по крутым склонам в Эгейское море с несколькими раскаленными от солнца песчаными пляжами между ними. Облака темнокрылых бабочек населяют затененные опушки леса, соловьи поют в зарослях, и трудно не поддаться очарованию этого уголка. Густая растительность затрудняла археологические работы, обширные раскопки не проводились вплоть до 1990-х годов. Однако затем в ходе девяти последовательных сезонов были обнаружены основные постройки и инфраструктура поселения. Теперь это место комфортно обустроено для туристов, над руинами пролегли дорожки из пропитанного креозотом дерева, установлены информационные щиты.

Старинные постройки поджидают за каждым углом среди кустов, гудящих от стрекота цикад. Планировка поселения напоминает современные деревни и города греческих островов: стены домов прижимаются к скале, вымощенные камнем улочки прихотливо извиваются, отовсюду открываются невероятные морские виды, – цивилизация пребывает в гармонии с природой. Некоторые античные дома стояли к востоку от агоры, занимая террасы на склоне, между которыми вниз по скале тянулась узкая дорожка, а над домами возвышались раскидистые оливковые деревья. В наиболее сохранившемся доме был закрытый внутренний двор, куда вели двери из кухни и мужской столовой. С верхнего этажа открывался великолепный вид на юг вдоль дикой береговой линии, некогда кипевшей жизнью: женщины молятся в святилищах, расположенных на краю мыса, рыбаки вытаскивают ежедневный улов, горожане спешат на заседания совета, дети играют в одной из многих тихих бухт, где водятся морские ежи и крабы. Именно в таком доме в 384 году до н. э. родился Аристотель.