В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев

Часы были на месте – японская «сейка». Абдулла пробормотал:

– Раньше «сейки» только избранные носили, а теперь все кому не лень. И этот! – Повернувшись, увидел Файзуллу, который к нему стоял ближе других – получив подарок, почувствовал себя приближенным к Аллаху, – приказал: – Поищи, нет ли где документов?

Файзулла осветился улыбкой, столкнулся глазами с колючим взглядом неразговорчивого Мухаммеда, которому было непонятно – действительно Файзулла не боится этого кровяного месива или, наоборот, скрывая боязнь, ловко прикидывается под радостного дурачка? – аккуратно, почти на цыпочках, обошел Мухаммеда, начал рыться в груде обгорелого, стреляющего сажевыми султанчиками тряпья.

– Интересно, кто бы это мог быть? – задумчиво проговорил Абдулла, поддел ногою пистолет под рукоять, но хватка мертвых пальцев была крепкой, они словно бы прикипели к рубчатой пластмассе, окрашенной звездочкой, и Абдулла, обозлившись, выкрикнул резко, заставив людей вздрогнуть – крик был неожиданным: – Вот гад! – снова поддел рукоять пистолета, потом, не выдержав, с силой одарил по мертвой руке носком. Пистолет дернулся под ударом, но застывшие пальцы не выпустили его. Раздался выстрел, звучный и раскатистый.

Пуля, басовито зажужжав, проколола воздух, с грохотом воткнулась в дюралевую пластину с ровно обрезанным краем, оставила там неаккуратную рваную дырку и унеслась в пространство.

– Да вытащите кто-нибудь пистолет у этого чертова кафира! – прокричал Абдулла, вновь замахнулся, чтобы врезать ногой по мертвой руке, но сдержал удар: второй выстрел был бы ни к чему. Рука с пистолетом ведь может развернуться и всадить Абдулле пулю в лоб.

Пистолет вытащили из мертвой руки, заодно сдернули и японские часы. Наконец нашли пилотов, обгорелых, черных, с лохмотьями одежды, впаявшейся в плоть, с неестественно белыми поблескивающими на солнце зубами – разбросанные по разным углам, по камням, они, мертвые, словно бы решили объединиться, сползлись в одно место, к ноздристым черным камням.

Сильно пахло горелым. Еще пахло кровью и нефтью. Абдулла зажал пальцами нос. Двух человек нашли совершенно целыми – даже царапин не было – их выбило из самолета вместе с мешками муки, на мешки муки они и приземлилась: один был военными с погонами старшего капитана, – бледное, лишенное живых красок лицо, было словно вылеплено из воска, тонкие, словно веревочка-шпагат усики, крупные круглые веки, второй – гражданский, крупнотелый, в хорошем европейское костюме, с седыми висками и седыми усами, короткая жесткая прическа разделана ровным пробором, не смятым падением. Завидные волосы, ни одной плешинки. Абдулла приподнял чалму и пощупал пальцами собственную голову, будто хотел убедиться, что там есть, а чего нет, лицо его обиженно вытянулось, он снова натянул чалму на голову, пробежался пальцами по щекам и тихо, почти шепотом приказал:

– Сжечь!

– Что, муалим? – проворно подсунулся к Абдулле помощник, ковшом приложив руку к уху. – Простоте, я не расслышал.

– Этих, говорю, сжечь! – Абдулла ткнул рукою в старшего капитана и гражданского с седыми висками. – Пусть будут как все, – сделал рукой круговое движение, – горелые!

Мухаммед словно бы споткнулся на ходу, раскрытым ртом хапнув воздуха, взмахнул рукой с зажатым в ней автоматом, удерживаясь на ногах; Абдулла поглядел на него и спокойно, прежним тихим шепотом произнес:

– Здесь должны валяться колеса от самолета. Отбейте, киньте туда этих, – Абдулла снова ткнул рукой вниз, – только вначале обыщите и заберите документы, документы нам пригодятся, облейте керосином из самолета, – керосин тут тоже должен быть, – и сожгите! Ясно?

– Ясно, муалим. А костюмы можно будет снять? – неожиданно одышливо спросил Мухаммед.

– Зачем они тебе, Мухаммед?

– Очень хорошие костюмы, особенно этот, – он покосился на мертвого с седыми висками, – как раз мне по плечу будет. А тот, – он перевел взгляд на старшего капитана, – тоже пригодится, погоны оборвем и в дело пустим.

– Действуй, Мухаммед! Только быстрее, нам пора уходить. На поиск могут пойти вертолеты, от этих длиннохвостых отбиваться трудно.

Абдулла и глазом не успел моргнуть, как Мухаммед раздел мертвых, из карманов извлек документы и отдал предводителю, одежду аккуратно свернул, с ног сдернул обувь. Пробил взглядом Али, которой еще никак не мог прийти в себя, держался рукою за горло, с шумом всасывал сквозь зубы воздух и сглатывал его.

– Эй ты, шахиня персидская! Поищи-ка, тут керосин должен быть.

Али мотнул головой, напрягаясь, глаза его закатились под лоб, и Али вырвало чем-то белым, непереваренным, непережеванным.

– Нашел, дур-рак, чего есть – мясо с кислым молоком, – сощурился Мухаммед, сплюнул себе под ноги, – тьфу! Штаны бы с тебя снять да выпороть. И чтоб свинец в конце камчи был. Тьфу, Аллах солнцеликий, послал же на мою голову верблюда! Люди, поищите там керосин!

Керосин нашли, колеса тоже, срезали с одного из ободов покрышку, кинули в нее старшего капитана, облили керосином и подожгли, гражданского решили сжечь прямо на земле, без покрышек. Керосин прогорел, и огонь погас.

– А говорят, человеческое тело горит, как сливочное масло. – Абдулла задумчиво пощипал подбородок. – Не горит! Выходит, человеческое тело – обыкновенное сырое мясо, на восемь долей из десяти состоящее из воды? Облейте на прощание посильнее и пошли назад, в кишлак! – приказал он. – Пошли, моджахеды, нам надо спешить! Здесь оставаться нельзя.

– А не взять ли нам отсюда что-нибудь на свадьбу, муалим? – полюбопытствовал Мухаммед, не выпуская из подмышек одежду убитых – оба костюма приглянулись ему, один возьмет себе, он уже окончательно решил, второй продаст либо обменяет. Дележка верная – костюмы он никому не уступит. Большинство трофеев так или иначе должно принадлежать ему, поскольку он – второе лицо в группе после Абдуллы. Но Абдулла от своей доли отказался, Абдулла возьмет свою долю другим, поэтому главная доля – его. Кроме костюмов и ботинок в кармане у Мухамдеда лежала японская «сейка» – вовремя отнял часы у того, кто уже хотел их заначить в рукаве халата, второй карман приятно оттягивал пистолет – на рынке это тоже деньги. Так капелька по капельке, зернышко по зернышку, пуль[10] по пулю – и соберется нужная сумма. Тогда можно будет бросить Абдуллу и этих блюющих недоносков, купить себе дукан и наполнить его товарами. Почтенным уважаемым человеком будет Мухаммед.

Абдулла не отвечал. Мухаммед подумал: а не повторить ли вопрос? Хоть и гневен может быть вождь моджахедов, и в зубы кулаком способен ткнуть, а все-таки ясность есть ясность, она всегда веселит мозг.

Абдулла поморщился – Мухаммед начал ему надоедать.

Наверное, кишлак Курдель никогда не видел подобных свадеб – без музыки, без старейшин – уважаемых людей, призванных освятить торжество, без хоровода стройных девушек, укутанных в ткани, без… впрочем, что продолжать!? И люди, и горы, и дома эти, с трудом слепленные, кое-как втиснутые в каменные выбоины – ласточкины гнезда, а не дома, вызывающие щемящее чувство непрочности, зыбкости земли и того, что на земле живет, – видели