Последняя страсть Клеопатры. Новый роман о Царице любви - Наталья Павлищева

– Это местные рыбаки, они знают, где водится рыба.

Клеопатра с трудом удержалась от смеха. Местные рыбаки хорошо знали, что как раз здесь рыба-то и не водится. Подозрение у царицы возникло, когда один из советников – любителей рыбалки удивился, почему Марк Антоний ловит там, где не ловит никто.

Как только приготовили снасти, Клеопатра громко объявила:

– Сегодня ловить будешь только ты, Марк Антоний!

Тот согласно кивнул.

А дальше произошло нечто невозможное. Стоило Антонию забросить удочку, как ее что-то потянуло вниз. Видно, попалась крупная рыбина… Добычу с трудом вытащили на борт и… несколько мгновений стояла изумленная тишина, а потом грянул хохот, потому что рыба оказалась соленой!

Вокруг были только близкие друзья, с которыми и посмеяться не грех, Марк сокрушенно крутил головой:

– Перехитрила.

– Оставь рыбалку нам, недостойным. Твой удел более крупная рыба, Антоний, – города и страны.

Клеопатра давала понять Марку Антонию, что пора перестать заниматься ерундой, поход на Парфию не ждет.

Когда возвращались обратно, он тихо спросил у Клеопатры:

– Как ты догадалась?

– Марк, в этом месте никакая рыба, кроме соленой, не водится…

Марк Антоний не желал заниматься ничем, кроме развлечений. А чем, собственно, он еще мог заниматься? Посетил Музеум, восхитился рядами свитков папирусов, разумности закона, по которому любое судно, зашедшее в порт Александрии, было обязано показать чиновникам все книги, имеющиеся на борту. Конечно, чаще всего не имелось никаких, но иногда попадались, такие либо выкупались, либо с них спешно снимались копии для библиотеки Музеума.

Многие купцы, помня о страсти царицы и ее чиновников к книгам, и сами часто привозили рукописи отовсюду. Библиотека Музеума пополнялась и пополнялась. Клеопатра помнила, как была обижена на Цезаря, когда по вине его легионеров в порту сгорели два корабля, на которых были книги для библиотеки.

Марку Антонию понравилось, почитал, посмотрел, но быстро надоело, он вовсе не был книжным червем, больше тянуло к простым развлечениям или еще лучше к оргиям или походам. Ходить в походы некуда, а оргии все равно надоели. Изысканные блюда, изысканные украшения, изысканные беседы… Наступил момент, когда душа консула попросила чего-нибудь попроще.

И Марк Антоний начал… посещать кабаки! Сначала Клеопатра была в ужасе, чего ему не хватает, ведь она сама старательно разговаривала с самим Марком и с его людьми на привычном и доступном им языке, иногда даже употребляя нецензурные слова. На все увещевания Антоний, чувствовавший себя куда уверенней среди портовых шлюх и солдат, отвечал:

– Ты ничего не понимаешь, женщина!

Это было ново и неприятно, но запретить-то невозможно, тогда Клеопатра решила применить другое средство:

– Я буду ходить с тобой!

– Куда?!

– В кабаки. Почему тебе можно, а мне нет?

Но Марка Антония так просто не возьмешь, глаза задорно заблестели:

– Пойдем!

Сколько она испытала потрясений… Конечно, это была не изнанка жизни, но нечто близкое к ней. Первое время потрясение Клеопатры даже перевесило все остальные эмоции. Когда ее попытались «снять» на ночь, причем за весьма невысокую плату, потому что не слишком привлекательна, только вмешательство Антония и его приятелей спасло царицу от обыкновенного изнасилования.

Вернувшись домой изрядно потрепанной и даже с синяками, она приняла своеобразное решение:

– Марк, нам нужно образовать свой кружок, из таких, как мы сами. И везде ходить вместе, вместе развлекаться, вместе посещать злачные места.

Если честно, то Марк Антоний предпочел бы все делать без царицы, но куда от нее в Александрии денешься, все же она хозяйка…

А кружок образовался. Это общество двенадцати назвали «Непревзойденными гуляками», самому Антонию присвоили звание «Непревзойденнейшего».

Протарх и Аполлодор хватались за голову, врач Олимпа умолял не подвергать свои жизнь и здоровье опасности, Хармиона каждый день плакала, а Клеопатра продолжала кутить и дебоширить с Марком Антонием. «Непревзойденные гуляки» стали в Александрии символом дури и безделья.

Первой пришла в себя Клеопатра. Однажды ее крепко обозвали в таверне, высказав все, что думают о вот таких египетских шлюхах, которые подстилаются под римских солдат. Конечно, она могла бы приказать уничтожить и говорившего, и таверну, и весь район, но, обернувшись в поисках своего напарника, вдруг увидела всю их развеселую компанию со стороны и пришла в ужас. Если она такова же, то неудивительно, что люди принимают ее за шлюху. И это царица Египта, наследница Птолемеев и славы Великого Александра!

Потрясение было слишком сильным, чтобы не привести в чувство. Заигралась, желая подыграть Антонию и его любви к простой жизни, забыла о том, что она Клеопатра!

Царица немедленно вернулась домой, оставив своих приятелей во главе с любовником пить дальше. Хорошо, что разумный Аполлодор после пары попоек, когда Антонию серьезно досталось в какой-то драке, боясь за Клеопатру, распорядился обязательно отправлять за ней охрану, пусть и переодетую в простое платье. Заметив рослые фигуры рабов, знаком подозвала их к себе:

– Носилки.

Носилки пришлось взять первые попавшиеся, но царица уже не замечала. Едва войдя к себе, приказала:

– Хармиона, ванну!

– Она готова, Божественная. А господин…

– Пусть пьет дальше.

Клеопатра не стала говорить, что при попытке увести с собой и Антония едва не получила от него по зубам. Лежа в воде с лепестками роз, она дала себе слово больше не опускаться до такого. Поиграть хорошо, она любила карнавалы и шествия, но они слишком увлеклись, едва не превратившись в гуляк и пьяниц по-настоящему.

Давным-давно не занимается делами. Все свалила на Аполлодора и Протарха. Почти не видит сына, Цезариона воспитывают без нее. Забыла, когда собирала министров. Забыла, когда была в храме. В библиотеке. Нормально ухаживала за собой.

Клеопатра взяла ручное зеркало и вгляделась в изображение. Если просто пиры с ночными бдениями за пиршественными столами оставляли следы на лице, то шатание по кабакам и вовсе сделало его серым, под глазами повисли мешки… Она вдруг расхохоталась:

– Хармиона, за меня предложили всего медную монетку, сказав, что для серебряной слишком страшная.

Хармиона тихонько проворчала:

– Я бы и этого не дала.

Клеопатра снова поднесла зеркало к лицу:

– Ты права. Больше так нельзя.

– О, боги! Неужели Божественная больше не будет ходить в кабаки и пить с солдатами?

Спальню огласил звонкий смех:

– Божественная и не ходила. Разве можно называть Божественной вот это истрепанное чучело?! Позови рабыню, меня нужно отмыть и привести в порядок.