Властимир - Галина Львовна Романова

тяга земле помочь,

стань оберегом и князя путь

жизнью своей защити!

Последние слова Гамаюна потонули в вое ветра. Порыв подхватил Буяна, словно тот был травинкой, и поволок куда-то, хлеща ветками деревьев. Гусляр отчаянно пытался уцепиться хоть за что-то, чтобы остановить этот полет, но все усилия были напрасны. Он вспомнил, что смертный, услышавший пение Гамаюна и понявший хоть одно слово, обречен на мгновенную смерть. Словно подтверждая его догадку, издалека доносился торжествующий хохот птицы-вестника.

Утром Властимир проснулся от того, что солнечный луч упал ему на лицо. Отлично выспавшийся князь встал, намереваясь сделать Буяну выговор за то, что тот тоже проспал и не удосужился разбудить его пораньше, — и замер с открытым ртом.

Поляны больше не было. Кусты, окаймлявшие ее, были сломаны, вокруг валялись обломанные ветки и целые стволы. Поперек поляны, чудом не задев его, лежало вырванное с корнем дерево. Ощущение было такое, что ночью здесь прошел разъяренный великан, ломая все на своем пути.

С другой стороны поляны доносилось тихое испуганное ржание. Опасаясь самого худшего, Властимир поспешил туда, перешагивая через бурелом.

На его счастье, оба жеребца были целы, не придавлены упавшими деревьями, хотя те были свалены вокруг так аккуратно, словно кто-то начал ставить сруб. Облак и Воронок жались друг к другу, косясь по сторонам. Заметив подходящего князя, они разом вытянули шеи и заржали призывно, но с места не двинулись.

Только подойдя ближе, Властимир обнаружил, что Воронок длинным поводом, на который его всегда отпускал Буян пастись, запутался в сучьях упавшего дерева. Повод Облака был разорван.

Буяна нигде не было видно. Буян исчез, но еще удивительнее было то, что ночью тут прошел ураган, а князь ничего не слышал.

— Буян! Э-ге-гей! Буян, где ты? — крикнул он.

Эхо послушно подхватило его голос и помчалось с ним в чащу. Прислушиваясь, Князь ждал, но ответа не было.

— Буян!.. Буя-ан!

И снова ответом была тишина.

Воронок рвал повод у него из рук и вдруг вырвался и, заржав, поскакал в лес.

Властимир вскочил на Облака как был, без седла, и помчался догонять сбежавшего коня. Он ни минуты не верил, что тот может найти Буяна, но нагнал его неожиданно скоро — не более чем в паре сотен саженей от поляны.

Воронок стоял под деревом, у которого бурей был сломан сук, и с тревогой нюхал траву. Подскакав, князь увидел, что в траве, положив под голову руку, мирно спит Буян.

Досада его была так велика, что, соскочив с коня, Властимир пнул гусляра ногой:

— Вставай!

Буян дернулся, что-то промычал спросонок и сел, протирая глаза. Склонившись над ним, князь тряхнул его за плечо:

— Ты что тут делаешь?

Буян недоуменно и возмущенно захлопал глазами:

— Я? Я ничего.

— Но что же произошло? — допытывался князь. — Я ничего не слышал, просыпаюсь — всюду как ураган прошел, ты за сотню саженей от поляны. Можешь мне объяснить, что случилось?

При каждом слове он встряхивал Буяна, и тот наконец стал что-то соображать. Но объяснить все оказалось не так-то просто.

— Понимаешь, княже, — он задумчиво потер лоб. — Да ничего и не было. Просто мне… мне странный сон приснился. Словно здесь птица Гамаюн была. И она… он мне сказал…

— Сказки! — перебил его Властимир. — Гамаюн, конечно, где-то есть, но людям он никогда не показывается. Это ты все выдумал.

Буян хотел было пересказать слова птицы, но подумал, что князю не следует слишком много знать, и решил промолчать.

Он встал, отряхнулся и послушно пошел за князем назад, к оставленной ими поляне.

Ночи конца травня, месяца, запирающего весну и отпирающего лето, тихи, теплы и праздничны. Лес уже оделся листвой и цветами, посев уже окончен, птицы переживают пору любви и песен. В такие ночи просыпаются русалки и выходят ночами на берега водоемов водить хороводы и подкарауливать неосторожных людей.

Маленькое лесное озерко, со всех сторон окруженное частым лесом, где с липой перемешались ель и сосна, меж которых мелькали дуб и береза, днем не отличалось от всех Других озер и ручьев, что вместе несут свои воды в озеро Ласково или реки — Трубень, Оку и другие.

Крутые берега озера поросли жесткой травой, что распрямляется сразу за прошедшим человеком ли, зверем ли, не оставляя следов. Седые при свете только что народившегося месяца ветлы клонят к темной воде свои гривы. Когда-то ветлы были лошадьми. Носили они колесницу самого Стрибога, но как-то, когда остановился он, даруя миру минутку затишья, наклонились они над гладью впервые успокоившегося озера и замерли, любуясь на себя, — ведь до этого они ни разу не видели своего отражения. Напрасно звал их Стрибог — окликал лаской, грозил карой, даже бил плетью, — не сдвинулись с места очарованные кони, потому что забрал их души обитавший в том озере водяной. В отчаянии и досаде обратил Стрибог своих коней в ветлы, чтобы дождались они живыми того часа, когда сразится он с водяным и отнимет у него души своих любимых коней. Оттого-то всегда так волнуется вода, когда пробегает над нею ветер — водяной боится, что однажды Стрибог ворвется в его чертоги и начнет битву. Но слишком упорно хранит свои тайны вода, не пускает ветер в глубину, и вечно стоять ветлам-лошадям, любуясь своими отражениями и порой грустя о потерянной силе и свободе. А водяной с той поры научился воровать души тех, кто, придя на берег водоема, задумается и заглядится в воду так, что трудно оторваться.

Темная вода маленького озерка казалась твердой, словно отлитой из стали или свинца. Ни единая морщинка не тревожила ее чела — вода словно спала. Даже ветлы замерли — ветра не было. Мелкие звездочки отражались в воде, обозначая опрокинутое небо — небо подводного царства, где все как у нас, но только наоборот. Тишина, и только в кустах на том берегу вели перекличку два соловья-соседа.

Еле слышно плеснула вода. Крупной рыбы в озере не водилось — слишком мало оно для этого, — но все-таки по воде побежала рябь. Волночки расходились кругами из-под корней ветлы, что зашла в воду дальше всех и корнями касалась воды.

Там, на фоне темной морщинистой коры, что-то забелело. Русалка плавным движением отбросила прядь светло-зеленых влажных волос, в которых поблескивали чешуйки, и оглядела берег. Потом обернулась к озеру и тихо позвала.

На ее призыв тут же отозвались — вода озера заволновалась, раздалась сразу в нескольких местах, и на поверхности показались головы трех или четырех дев. Они плыли к берегу, на который уже выбралась первая. Встав на росистую траву, она отжала длинные густые волосы и раскинула руки, греясь под лучами молодого месяца.

Выходящие на берег девы присоединились к ней. Вода текла с них, сверкая в свете звезд. Одна из них проворно вскочила на корявый ствол ветлы и забралась повыше. Другие со смехом последовали за нею.