Случайные гости - Дарья Кузнецова

Взгляд метнулся к лицу тюремщика, но тот, поглощенный своим занятием, полностью игнорировал мое присутствие. Кончиками пальцев внезапно ставшей человеческой руки он осторожно погладил красноватый лак деки. На мгновение совершенно по-человечески, безо всякого третьего века, прикрыл глаза. Провел по струнам вверх, и те отозвались тихим ворчливым скрипом. Похоже, тот факт, что я наблюдала за этим странным процессом, его не беспокоил. Я же пристально вглядывалась в лицо и темные полосы на нем, пытаясь осознать увиденное и понять, что со всем этим делать.

Получается, вот эта черная гадость – просто защитный костюм?! Что-то вроде имплантата, в спокойном состоянии хранящегося под кожей? И под этой маслянистой дрянью – человек?! Или что-то, очень на него похожее? Или оно когда-то было человеком, а теперь – нечто совсем иное?

Не успела я всерьез встревожиться и испугаться, как мужчина аккуратно отложил скрипку в сторону и сложил руки на коленях. Контраст светлой человеческой ладони с черной блестящей массой был пугающим, как будто руку отрезали и бросили в груду непонятной материи. А потом, прикрыв глаза, он совершенно естественным человеческим движением коротко облизал будто бы пересохшие губы и медленно проговорил:

– Музыка. Красиво.

Не знаю, какого ответа он ждал и ждал ли вообще, но я от шока не то что говорить – думать не могла! Возникло ощущение, что мне не пару слов сказали, а хорошенько стукнули по голове чем-то тяжелым. Даже перед глазами на пару мгновений потемнело, и дыхание перехватило.

– Ты умеешь говорить?! – выдавила наконец я, таращась на мужчину и почти надеясь, что мне послышалось.

– Забыл, – после короткой паузы проговорил он. – Долго. Неудобно.

Если не думать о том, что со мной на моем родном языке заговорила инопланетная тварь, способная проходить сквозь стены, речь его звучала очень странно. Голос хриплый и тихий, откровенно мужской и взрослый, но при этом слова он произносил как едва освоивший речь ребенок: смягчал и проглатывал согласные, картавил. Если бы он говорил не так медленно, я бы половину не поняла.

Но он явно старался говорить правильно, как будто в памяти существовал некий эталон и собеседник тщательно старался к нему приблизиться.

– Кто вы такие? Что вам от нас надо? Что с остальными пленниками? – наконец опомнившись, затараторила я, жадно вглядываясь в его лицо. Даже подалась вперед от избытка эмоций.

– Музыка, – повторил он, не открывая глаза. – Играй.

– Да не могу я больше играть! Мне уже надоело, я хочу наружу! – вспылила я. – Зачем вы нас здесь держите?! Что вообще происходит?! Скажи хоть что-нибудь!

– Играй, – упрямо повторил тюремщик.

– Ну, знаешь ли, – проворчала раздраженно, силясь взять себя в руки, и недовольно нахмурилась. – Не всякая птичка в клетке будет петь! Тебе сложно ответить, что ли?! Где мы?! Скажи, и я сыграю!

Но торговаться он не стал, плавным движением поднялся на ноги и молча двинулся к выходу.

– Постой! – всполошилась я, тоже подскакивая. – Ну пожалуйста, ответь, что здесь происходит?! Хотя бы как моя семья?!

Я в горячке обеими руками крепко ухватила его за локоть и только потом сообразила, что этому странному типу стоит просто отмахнуться – и мне повезет, если в результате удастся избежать травм. Но рук не разжала.

– Пожалуйста! Ванька, дядя, тетя, они живы?! – взмолилась я и отчаянно закусила губу, с трудом сдерживая слезы. На вопросы ему было плевать, а освободиться из моих рук ничего не стоило: черная поверхность вдруг стала гладкой и очень скользкой, попросту не за что стало уцепиться, и тюремщик опять шагнул в стену. – Сволочь! – крикнула я в пространство, от избытка чувств изо всех сил стукнув ни в чем не повинную стену обоими кулаками. Кроме боли, ничего не добилась и, жалобно всхлипнув, осела на пол, привалившись к той же самой стене плечом.

В горле застрял ком, мешающий глотать, в голове была полная каша.

– Зечики бы вас побрали, – тихо пробормотала я в пространство, не конкретизируя, кого именно должны побрать зечики. По мне, так пусть всех забирают, мутантов недоделанных.

Вот зачем он ко мне привязался с этой музыкой? Кто его дернул за язык и заставил говорить? Когда я была уверена, что нахожусь в плену у представителей совершенно чуждого нечеловеческого разума, было гораздо проще. Тогда от меня совсем ничего не зависело и оставалось только плыть по течению.

Сейчас ничего особенно не изменилось, но на меня навалилось горькое отчаяние. Как будто мне только что дали шанс все исправить, а я его упустила, и теперь наша судьба стала еще печальней.

Может, и правда – упустила?! И стоило не набрасываться на этого типа со своими вопросами, а послушаться, сыграть ему что-нибудь, а потом выяснить все осторожно, без истерик, ненавязчиво.

От этой мысли на душе сделалось еще поганей. На четвереньках – то ли ленясь, то ли не имея сил подняться – я добралась до своего угла, где имела привычку спать. Бросила на скрипку почти ненавидящий взгляд, с трудом поборов порыв просто разбить ее о стену. Уж она-то точно не была ни в чем виновата, и если на то пошло, это меня надо побить головой об стену. Чтобы в следующий раз сначала думала, а потом говорила.

Чуть в стороне от лежащей на полу скрипки у стены стояла знакомая одноразовая миска. Есть мне не хотелось совершенно. Более того, при виде еды к горлу подкатила тошнота. Хотелось опять же запустить посудой в стену – или лучше в голову этому проклятому меломану, но я сдержалась. Меломана-то под рукой не было! А если бы и был… Это ведь глупо и совершенно бессмысленно, и ничего хорошего я таким поступком не добьюсь. Сделала уже все, что могла. Молодец.

Отвернувшись к стене, я сползла на пол, стараясь сжаться в как можно более плотный клубок и отгородиться от всего мира. Нестерпимо хотелось закрыть глаза, а проснуться уже на корабле. Пусть Ванька продолжает оттачивать на мне свое остроумие, пусть подтрунивает Василич, пусть ворчит тетя Ада, а дядя Боря молча за всем этим наблюдает и одним своим присутствием вносит в какофонию жизни элемент упорядоченности, завершенности.

Я каким-то краем сознания понимала, что ничего настолько уж страшного не случилось и вряд ли тюремщик на меня обидится, а главное, вряд ли решит отомстить. Вряд ли он вообще придал произошедшему хоть какое-то значение! Но все равно, забившись в угол, я разрыдалась.

Кажется, этот короткий эмоциональный всплеск послужил толчком, разбудил сознание, впавшее от стресса в почти анабиозное отупение. И я плакала, выплескивая не столько обиду за ответы, которые могла получить, но не получила, сколько забившийся в глубины подсознания страх, беспокойство за родных, полное непонимание происходящего – и снова страх. Перед этими людьми-нелюдями и перед будущим, которого может не быть вовсе, которое может оказаться очень недолгим или таким, что… лучше бы недолгим.

Так и заснула – в слезах, вжавшись в угол и чувствуя себя самым одиноким и несчастным существом в Галактике. Но – странно! – в этот момент мне почему-то стало гораздо легче, чем тем же субъективным «утром». Сложно описать это словами, но… как будто стены чуть-чуть раздвинулись и стали меньше давить.