Случайные гости - Дарья Кузнецова

Глаза были настолько яркого и чистого зеленого цвета, что казались искусственными. Я знала всяческих любителей поэкспериментировать над собственной внешностью, смена цвета глаз в их среде считалась весьма популярной, но я сомневалась, что здесь похожий случай.

Кроме того, посетитель оказался совершенно лысым. Не было не только волос на голове, даже бровей, хотя ресницы, кажется, присутствовали. «Растительность» заменяли странные контрастно-черные рисунки. Редкая их вязь покрывала кожу и казалась слишком ровной и симметричной для того, чтобы иметь естественное происхождение. Линии очерчивали надбровные дуги, касались скул, тянулись к уголкам губ, создавая иллюзию жуткой гуинпленовской ухмылки, но основную часть лица оставляли открытой.

Только это все мелочи по сравнению с полным отсутствием в лице жизни. Застывшая маска без намека на мимические морщины, а не лицо живого существа. Похоже, я рано задумалась о сходстве наших тюремщиков с людьми; могло статься, подобный облик они приняли для нашего психологического комфорта, а лицо это прежде принадлежало… кому-то.

И опять непонятно, не то радоваться такой заботе, не то переживать о судьбе исчезнувшего хозяина. Да и полоски на лице… стоило подумать о маске, сразу появилось ощущение, что узоры – это трещины в монолите. Самообладания эта мысль не прибавила, и я поспешила сосредоточиться на насущном.

Для начала на всякий случай встала: разглядывать нависающую массивную фигуру с пола оказалось страшнее, чем делать это, стоя на ногах. Вот когда можно порадоваться высокому росту! Инопланетному созданию я была по условное плечо, даже, кажется, чуть выше, а окажись я ростом с тетю – пришлось бы сильно задирать голову.

Тюремщик пришел не просто так. В его руках различался округлый предмет, такой же черный и блестящий, как все его тело, потому я, собственно, не сразу его заметила. Когда встала, этот предмет протянули мне на ладони, что сопровождалось вполне характерным жестом: сначала посетитель указал на меня, потом на предмет, потом на свой рот.

Меня пришли покормить?

«Если, конечно, эти существа действительно имеют представление о нашем способе питания, предложенное им нечто не ядовито и он имел в виду действительно процесс питания, а не что-то еще», – тут же пришла встревоженная мысль. Впрочем, рассудив, что хуже уже быть не может, а альтернатива риску – только смерть от голода, я неуверенно приблизилась, отклеившись от угла, с которым успела сродниться.

Предмет в руке тюремщика действительно оказался чем-то вроде миски. Полусферической формы, с загнутыми внутрь краями, она была наполнена однородной розоватой массой. Выглядело не слишком-то аппетитно, но и тошноты не вызывало. А ведь могли предложить каких-нибудь живых насекомых! Бе-э!

Последняя мысль едва не отбила аппетит еще эдак на сутки, но я справилась с собой и, принюхиваясь, двумя руками осторожно взяла предложенную посуду. Запах оказался слабый, но приятный; кисло-сладкий, почти ягодный. Напомнив себе, что выбора все равно нет, а раз помирать – так хотя бы с музыкой, я решительно поднесла сосуд к губам… и замерла в растерянности. Потому что нормально пить через такой бортик не могла, могла только вылить на себя половину содержимого.

Тюремщик все это время не сводил с меня пристального стеклянного взгляда, и у меня начало складываться впечатление, что он вообще не живое существо, а робот. Или на нем в самом деле маска.

Однако мое затруднение он неожиданно понял сам, и совершенно правильно. Протянул руку и нажатием большого пальца отогнул краешек миски, сделав нечто вроде носика, с такой легкостью, будто та была пластилиновой. Я осторожно попыталась повторить это действие с другой стороны, но меня миска не послушалась. Осталось только с опаской покоситься на руку тюремщика, отметив между делом, что пальцев у него все-таки пять и сейчас сливаться в единую массу они не спешат.

На вкус предложенная еда вполне соответствовала запаху и походила на ягодное пюре со сметаной. Так что проглотила я предложенную порцию залпом, без возражений и даже с удовольствием. Теперь остается надеяться, что мой организм примет такую пищу.

Возвращая посуду надзирателю, я размышляла над второй своей важной проблемой и тем, как объяснить ее инопланетному существу, но существо опять неожиданно проявило неплохое знание человеческой физиологии. Подошло к дальнему углу комнаты, коснулось ладонью стены, и на моих глазах в полу разверзлась небольшая воронка. Обернувшись и удостоверившись, что я за ним наблюдаю, тюремщик бросил туда посуду. Едва ощутимо пахнуло озоном, воронка до середины заполнилась голубоватым плотным дымом, а когда тот рассеялся, от посуды не осталось и следа. Удобно.

Но на этом сюрпризы не закончились, неподалеку от воронки в стене, примерно на уровне моих локтей, открылась полуметровая ниша. Экскурсовод демонстративно сунул туда руку, послышался характерный шум воды. Я поборола робость и еще приблизилась, заглядывая внутрь. С потолка ниши плотным душем текла вода, падая в еще одну воронку с дымом, который здесь был более рыхлым и редким, а еще слегка светился. Значит, и вода у меня есть, а сохранять в чистоте тело поможет надетое под комбез термобелье. Ресурс очистки у него небольшой, что-то около тысячи часов, так что целый месяц я могу позволить себе не задумываться о чистоте. Прежде этой функцией я не пользовалась вовсе: зачем она нужна на корабле, где вся вода регенерируется и мыться можно без ограничений?

Честно говоря, я была морально готова воспользоваться обнаруженной «уборной» прямо сейчас, наплевав на собственное стеснение, но не пришлось: тюремщик вышел, оставив меня в одиночестве.

Собственно, в таком режиме и потянулись дни. Кормежку организм принял благосклонно, непосредственная угроза жизни отсутствовала, и я ощущала, что медленно и верно превращаюсь в растение. Единственным посетителем оставался все тот же молчаливый страж (или не тот же, просто лицо у них было одно на всех), приносивший еду. На удивление, та даже отличалась некоторым вкусовым разнообразием; тетиных разносолов, конечно, жутко не хватало (как и самой тети, и всех остальных, но думать о них я попросту боялась), но и тошнить от местного йогурта меня пока не начало.

Если бы не скрипка, я в этой одиночке без права посещений совсем тронулась бы умом или в лучшем случае впала в спячку, а так… тоже, кажется, тронулась, но не совсем, да еще в знакомом, почти привычном направлении.

Я готова была поручиться, что эта комната – точнее, то, частью чего она являлась, – живое существо в не меньшей степени, чем наш корабль. А может, и в большей. Наверное, столь пагубно на мне сказались замкнутое пространство и отсутствие хоть каких-то собеседников, но в конце концов я начала разговаривать со стенами. Они пока, к счастью, не отвечали (по крайней мере, вербально), но звук собственного голоса успокаивал. И музыка тоже успокаивала. Я в жизни своей никогда столько не играла, как в этом заточении. Жалко, не было возможности прихватить с собой ноты; могла бы разучить кое-что новое, давно собиралась. А так приходилось повторять старое или импровизировать. Получалось простенько и примитивно, но… я же не на концерте, правда!