Дневник призрака - Ирина Лобусова

Наконец в замке что-то щелкнуло, и дверь стала отворяться.

— Изнутри заперто было, — сказал, словно констатируя, Матвеев.

Следом за ним Зина шагнула в комнату и сначала и не сообразила, что за темная тень заполняет все пространство, и почему в этой тени так неподвижно застыл Матвеев. Только потом она поняла.

Михалыч висел в петле под потолком на крюке от люстры. Его длинное, темное тело выглядело настолько огромным, что, казалось, заслоняет всю комнату своеобразным, страшным щитом.

— Так я и думал, — мрачно произнес Матвеев.

Оба одновременно бросились к телу. Матвеев забрался на стол и аккуратно снял веревку с крюка, пока Зина поддерживала уже застывшее, начинающее коченеть тело. Затем они аккуратно уложили его на пол. Крестовской было сразу понятно, что Михалыч мертв — на его вздувшейся шее отчетливо проступала черная странгуляционная борозда.

— Что скажешь? — сжав губы, Матвеев смотрел на Зину.

Опустившись вниз, на пол, Крестовская быстро принялась исследовать тело, бормоча по своей профессиональной привычке:

— Мертв давно. Я бы сказала, часов десять, не меньше. По виду похоже на самоубийство. Странгуляционная борозда выделяется отчетливо, значит, он умер от повешения… Перелом шейных позвонков. Плюс асфиксия. Лицо тоже так выглядит, багровый цвет. Совпадает со всеми признаками. А вот запаха алкоголя не чувствуется. Но он мог выветриться. Содержание алкоголя в крови и клетках покажет только анализ в морге.

— Смотри-ка, что это такое? — перебил ее Матвеев, заметив какой-то белый листок на столе. Это был листочек, вырванный из дешевого блокнота.

— «В моей смерти прошу никого не винить. Жить так больше не имеет смысла…» — прочитал он вслух. — Это предсмертная записка. Он покончил с собой. Все ясно.

— Дай-ка мне! — Зина выхватила записку из рук Матвеева, почувствовав внезапно какую-то нервную дрожь. Чтобы тщательно разглядеть, подошла к окну, к свету… И застыла.

— Что не так? — насторожился Матвеев.

— Все не так, — Зина наконец обернулась к нему. — Кирилл, он не писал эту записку!

— Ты знаешь его почерк? Это не его?

— Нет, почерк как раз похож… Только вот… Эта записка написана правой рукой! Посмотри на наклон букв. Правой рукой! А Михалыч был левшой!

— Вот тебе и раз… — удивился Матвеев. — Выходит, убийца об этом не знал?

— Не знал! — убежденно сказала Крестовская. — Его почерк подделали, записку подложили. Но убийца не знал, что Михалыч пишет левой рукой!

— Как же тогда самоубийство?

— Думаю, ему дали какой-то препарат, повышающий внушаемость, и заставили это сделать. Есть такие препараты. А как те две естественные смерти — когда мы с тобой прекрасно понимаем, что оба старика были убиты? Это пока загадка, я ее разгадать не могу. Но это очень не простой убийца!

— Михалыч его видел, так? — соображал вслух Матвеев. — И мог его опознать. За это его и убили.

— Вне всяких сомнений! Михалыч знал, кто убийца! И шел ко мне это рассказать! А я, дура… — Зина схватилась за голову.

— Ладно. Откуда ты могла знать, — попытался успокоить ее Матвеев.

— Должна была знать! — Крестовская готова была избить себя. — Никогда этого не прощу себе…

— Я пойду телефон найду, группу надо вызвать, — перебил ее Матвеев. — Не побоишься остаться тут с трупом наедине? Ой, извини. Я забыл… — смутился он.

— Здорово! — едва не рассмеялась Зина. — Вот так бы и я хотела уметь… забывать.

Матвеев быстро ушел. Накрыв лицо Михалыча снятой с диванной подушки наволочкой, Зина принялась осматривать комнату. Обстановка там была самой убогой. Стол посередине, железная кровать у стены. Старый шкаф, комод. Много книг. За неимением книжного шкафа книги были сложены прямо на пол, возле стены. Количество книг выдавало, что Михалыч был не простым вахтером.

Зина заглянула в шкаф, в комод. Минимум личных вещей. Все вещи старые, явно ношеные. Никаких дневников, личных фотографий, ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет на его личную жизнь. В комоде нашлись документы. Судя по ним, Михалыч был совсем не стар, ему исполнилось всего 53 года. Но от пережитых страданий он выглядел глубоким стариком.

Несмотря на то что в комнате было достаточно места для осмотра, не нашлось ничего интересного. Где-то через час вернулся Матвеев со следственной группой.

— Я решил не говорить соседям, что это самоубийство. Хочу их всех допросить, — вполголоса шепнул он Зине, когда комната наполнилась людьми, и эксперты приступили к работе.

— Я с тобой! — отказать себе в удовольствии присутствовать на этих допросах Зина просто не могла.

В квартире поднялась паника. Дети были заперты по комнатам, рыбу перестали жарить. Автоматически исчезли все звуки. Страх витал в воздухе как реально осязаемое, живое тело, источающее невыносимое для человека зловоние.

В коммунальной квартире жило огромное количество людей, и с первых же минут у Зины разболелась голова. Женщины причитали, кудахтали и несли чушь без всякого смысла. Толку от них не было никакого — одно безумное раздражение.

Стало понятно, что хоронить Михалыча будет бывшая жена. Одна из соседок уже успела связаться с ней по телефону, и та была уже в дороге.

Единственным человеком, сообщившим полезную информацию, стал мужчина лет пятидесяти, который в щель двери наблюдал за их манипуляциями с замком.

— Мы вместе ужинали… по вечерам, — тихо сказал он.

— Выпивали, значит, — резко констатировал Матвеев.

— Совсем немного. У него такая жизнь была… А как тут не пить? — тяжело вздохнул сосед.

— Значит, хорошо его знали? — Матвеев продолжал допрос.

— Ну как, хорошо… Друг у него был, очень близкий, не чета мне, — вдруг вспомнил мужчина, — жил рядышком, на Запорожской, щас, да, Запорожская, 9, квартира 1. Я адрес запомнил, потому что два раза с ним ходил.

— Как звали друга, имя, фамилия? — у Матвеева загорелись глаза.

— Фамилию не знаю. Звали Артемом. И помню еще, что этот Артем на каком-то заводе работал… Они с Михалычем вместе сидели.

— За что сидел этот Артем? — поинтересовался Матвеев.

— Я… не знаю. Михалыч никогда об этом не говорил. И об Артеме такого не упоминал. Квартира эта… на первом этаже. Даже в подвале, скорее. Во дворе деревянный флигель такой.

— Коммунальная?

— Нет, однокомнатная. И там даже своя кухонька есть, и туалет, — мечтательно протянул сосед, завидовавший тому, что кто-то живет в такой немыслимой роскоши — с отдельной кухней и туалетом.

Это были единственные сведения, которые заслуживали внимания. Больше ничего интересного никто не сказал.

— Завтра найдем друга, — сказал Матвеев, — он может что-то знать.