Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив - Андрей Мухачев

Раньше наша база находилась относительно далеко от центрального офиса, и поэтому нас никто особо не трогал. Если честно — это просто была благодать. Представьте, сидят начальник базы, выездная бригада и дежурный по подстанции и… все. То есть тишина и покой, все свои. А тут захотели ораву из какого-то соседнего района перевести в наше здание. Уж не знаю, по какой причине.

Но дело в том, что всю эту ораву было принято ежедневно осматривать, и у них уже была медсестра. Когда я об этом слышал, в мою кровь выделялось столько адреналина, что перед глазами все просто плыло. Конечно, можно сказать — эй, парень, да ты просто накрутил себя!

Но не я один. Представьте, что все словно взбесились с этими измерениями давления — начальники резко стали вводить нормы, и все только и делали, что целыми часами обсуждали, у кого какое давление. Количество ипохондриков выросло, водители перестали выезжать в рейсы, так как реально стали волноваться перед каждой комиссией, и цифры на тонометре были ужасными. Так забота о здоровье превращалась в один кошмар. Ранее эти водители ездили ежедневно, ни на что не жаловались и спокойно дорабатывали до пенсии, а потом растили внучат.

Словом, творился настоящий жесткач, и я решил оттуда под любым предлогом уйти. Начал ходить к врачу, жаловался на почки, на давление. И то, и другое меня действительно беспокоило. Врач была дурной, и вместо того, чтобы понять, что у меня невроз, начала гонять по куче кабинетов вроде инфекциониста и т. д. В принципе, единственное, что мне тогда требовалось, — это глицин и афобазол, ну то есть что-то успокаивающее. Возможно, что тогда бы у меня все было в порядке. А так по мне можно было составлять типичный портрет человека, который от невроза идет к патологии широкими шагами.

Но ежедневный стресс, хождение по больницам и, самое главное, то, что я просто не понимал, что со мной происходит, все больше ухудшало мое психическое здоровье — я худел, тревога стала моим постоянным спутником, я занимался самолечением и принимал любые лекарства от давления, рекламу которых видел.

В общем, я элементарно косил от работы, но косил интересно — не по своей реальной причине, которую скрывал (в первую очередь сам от себя), а по причине множества соматических расстройств, которые у меня росли просто букетом — повышение и понижение температуры, давление, судороги, спазмы, боли в любой части тела. То есть лечил и подсовывал врачу следствия, а не причины.

Конечно, начальник базы был крайне недоволен. Он недоумевал, почему же меня приняли на работу, ведь комиссия была явно как на космонавта. Я ему говорил, что болят почки, больше ничего. А как приняли? Да очень просто. Говоришь на обследовании, что у меня всегда так с давлением на приеме у врача, и они списывают это на «боязнь белого халата», что очень недалеко от истины.

Но дело в том, что давление повышалось у меня в любые моменты, когда я о нем просто думал, и получался замкнутый круг — оно повышено, я о нем думаю, оно повышается. И так раз за разом вплоть до панической атаки. В общем, мне нужно было тогда пойти к психотерапевту или хотя бы невропатологу, но таких мыслей почему-то не возникало, а я продолжал лечить соматику.

Не помню точно, как именно, но я вышел на другого начальника — уже в Управлении, вроде бы начальника диспетчеров. Он посодействовал мне в устройстве на работу в это Управление — в производственно-технический отдел. ПТО — это место, куда стекаются все бумаги организации, а ведутся проекты, переписка, где бумажные ручьи становятся бумажными реками.

Я не думал, что это будет началом чего-то ужасного. Напротив, офисная работа, пятидневка, комп и кабинет казались мне спасением от ежедневной комиссии. Ну, вообще говоря, так и было — своего я добился. Вместо того чтобы лечиться, скрыл все от всех и перешел туда, где это можно было скрывать и дальше.

Уже был момент, когда моя жизнь казалась настоящим адом — это был восьмой класс. Тогда у меня вымогали деньги, и каждый день я проводил в ужасе. Привычном, обыкновенном ужасе забитого насмерть, запуганного ребенка Потом было счастье универа реальное счастье «Пятерочки» и замечательное время в армии. Видимо, приходила пора опять встать на черную полосу своей жизни. Я уже говорил, что в это время мой брат тяжело болел, а у жены прошла вторая замершая беременность. Все это складывалось в какую-то непрерывно тяжелую картину, где не было ничего хорошего. Каждый день, непрерывно, постоянно.

Интересно, что на фоне ебаного самолечения и постоянного стресса я тогда начал лысеть. Не сказал бы, что активно, но верхняя довольно густая часть шевелюры поредела очень сильно. Я сам этого не ожидал, конечно. Выглядел ужасно — худой, с ввалившимися щеками, сутулый, с нервной улыбкой и больным взглядом. Однажды я приехал домой, и мама мне тогда сказала: «У тебя больной взгляд». Собственно говоря, никаких выводов, просто вот такая фраза.

К моим обычным неврозам постепенно добавлялись еще более интересные — я стал бояться ездить на транспорте, потому что боялся упасть в обморок и потерять сознание. Таким образом, я вбил себе в мозг еще одну фобию — боязнь потерять сознание. Я боялся потерять его довольно часто, но, конечно же, чаще всего на людях. Так началась социофобия. Еще я стал бояться пристальных взглядов людей, которые как бы понимают, что со мной что-то не так. Наверняка вы встречали эти взгляды — долгие такие, у врачей, когда он что-то хочет сказать и смотрит на тебя изучающе. У матери был такой же взгляд, она понимала, что со мной что-то творится, но как будто не могла или не знала, чем помочь. Да мы особо и не разговаривали.

Я боялся маршруток, боялся людей, боялся приехать к родителям, панические атаки стали моим постоянным спутником, пустота жизни и тревога — моими родственниками.

В ПТО работали в основном молодые ребята, и, в принципе, сначала отношение ко мне было нормальным. Но больно уж там было все дезорганизовано, слишком расплывчаты обязанности, и я впервые столкнулся с такой атмосферой, когда кто-то внаглую не хочет выполнять какую-то работу. Им было по 23–25 лет, мне уже 29. Я не умел конфликтовать. Вернее, умел, но слишком дорожил достигнутым — поэтому просто про себя говорил: «Да по фигу, что делать, лишь бы работать». Это, наверное, главная ошибка всех тех, на кого потом взваливают кучу ненужной работы.

Параллельно я закрыл свой блог «Антикорпоратив. ру». Не снес его к чертям собачьим, не удалил, а просто написал пост о том, что я не могу честно и открыто рассказывать об антикорпоративе и проповедовать этот стиль жизни, когда сам работаю в офисе. Это вызывает ужасный внутренний дискомфорт и слишком трудно для открытого и искреннего человека вроде меня. Было ощущение поражения, но я уже тогда понимал, что не все приходит сразу, всему свое время. Я не знал, открою ли блог в будущем, просто устал казаться не тем, кем хотел.

Таким образом, вся черновая работа вроде приноски бумаги, ксерокопирования стала лежать на мне. Наверное, я слегка путаюсь, ведь это случилось не сразу. Отвлекусь на минуту и порассуждаю на тему, откуда вообще исходит такая типичная офисная раздражительность.

Офис большой компании — это такая большая шумная общага. Кому-то, может, и нравится первое время, но через месяц точно хочется большей уединенности и менее стрессовых режимов работы. Особенно это относится к модному типу офисов «опен спейс». Наверняка многие уже сталкивались с этим чудом из перегородок.