Ловушка для стервы - Надежда Черкасова

Мила схватила на прикроватной тумбе пульт и включила телевизор, висящий на стене напротив кровати. И тут же на огромном экране увидела себя, вцепившуюся в волосы Катюхи. Сцена драки выглядела настолько дико, что Мила натянула на лицо покрывало, оставив открытыми только огромные изумленные глаза, вперившиеся в экран. Катастрофа! Если бы она таскала за волосы кого другого, это с натяжкой, но все же можно назвать пиаром. Но Катюху…

— Это действительно я! Как же так, почему я ничего не помню?

Она дослушала убийственный комментарий к транслируемому ролику, выключила телевизор и закрыла глаза. Голова кружилась не только от плохого самочувствия, но и от увиденного.

— Все равно я не могла этого сделать, — предприняла слабую попытку сопротивляться Мила. — Почему тогда я ничего не помню?

— Может, потому и не помнишь, что хочешь поскорее забыть, — грустно произнес Николаев, вытирая носовым платком стекла очков и пытаясь не встретиться взглядом со своей подопечной. — Иногда легче поверить в свой сон, нежели в действительность.

Ему искренне жаль эту, по сути, очень умную и в то же время такую глупую девушку, возомнившую о себе невесть что, уверенную в своей безнаказанности и вседозволенности. Может, потому ее передачи для молодежи слишком откровенны и даже вульгарны? Они рекламируют и восхваляют искусственные потребности, придуманные с жиру бесящейся беспутной «золотой молодежью».

При этом пороки и преступные желания возводятся в степень добродетели, а потому способны напрочь заглушить в любой молодой душе доброе начало. И в конечном счете привести к неминуемому злу. Неужели она сама этого не видит и не понимает? Ведь это же так очевидно! Именно вседозволенность в действиях и в мыслях привела Людмилочку к печальным последствиям. Будет ли это для нее уроком, кто может знать.

— А если это все-таки была не я на пленке? Это, конечно, не фотомонтаж, но должно же быть какое-то объяснение происходящему со мной? — Мила никак не хотела сдаваться, цепляясь за самые невероятные предположения. — Ну, пожалуйста, дядя Сема, помоги мне! Давай хотя бы ненадолго предположим, что я не сошла с ума. И все так, как я рассказала. Хотя бы попытаемся. Кто, как не ты, лучший из лучших, умный из самых умных, может помочь мне понять происходящее?

«Нет, детка, — думал Николаев, которого уже объяла печаль по поводу утвердившегося мнения о душевной болезни Людмилочки, перешедшей ей по наследству от матушки. — Ты даже сама не представляешь, как ты больна! Да еще эта зависимость, которая усугубляет и без того твое слабенькое здоровье. И если тебя срочно не лечить… Предстоит серьезнейший разговор с твоим дядюшкой. Мне одному это не под силу».

Но Мила смотрит на доктора с такой надеждой, поэтому Николаев просто не имеет права не только отказать в прозвучавшей просьбе, но даже позволить себе и дальше думать, что сомневается в здравости ее душевного состояния. В конце концов, он лишь человек и тоже может ошибаться.

— Изволь, девочка моя, будь по-твоему, — согласился Николаев.

— Если предположить, что все, что я рассказала, правда, — Мила села на кровати, подложив за спину подушку и стараясь не обращать внимания на головокружение, — то сам собою напрашивается вывод: значит, это очень кому-то нужно. Но кому и зачем? И при чем здесь какая-то там тайга? Почему я оказалась именно в тайге, а не в ближайшем пригороде, где это похищение или злобную шутку проще организовать? Я пока не рассматриваю вопрос, как меня вообще умудрились изъять откуда бы то ни было, ведь со мной постоянно находятся охранники? Может, следует сначала у них спросить, как и где они меня упустили из виду?

Мила закрыла глаза и бессильно опустила голову на подушку.

— Они привезли тебя с вечеринки пьяную и почти без сознания. Настя рассказала. Кирилла ты с собой не брала, он ждал тебя дома.

Николаев только по инерции продолжал разговор с Милой — учитывал ее болезненное состояние и не хотел обидеть невниманием.

— Но если, несмотря ни на что, предположить, что я в это время была в тайге, а не на той злосчастной вечеринке? — Мила поднялась и села, спустив ноги с кровати. Она не хотела сдаваться и цеплялась за подводившую ее память, как за соломинку. — Ведь я до мельчайших подробностей помню шум раскачиваемых ветром высоченных сосен, незабываемый запах хвои. И совсем не помню никакой вечеринки. Я прошу тебя, дядя Сема, ну давай рассмотрим еще какие-нибудь варианты. Пожалуйста! Я совсем запуталась.

— Хорошо, рассмотрим факт попроще. Ты упоминала об отсутствии у тебя в тайге маникюра и педикюра, — согласился Николаев.

— Да, это было просто ужасно, когда я увидела свои ногти… — начала было Мила с воодушевлением, но тут же осеклась. — Правда, теперь у меня все на месте. Ничего не понимаю. Сначала обрезали мне ногти, а потом снова нарастили? — Мила вытянула перед Николаевым ухоженные пальчики с потрясающе дорогим профессионально сделанным маникюром, украшенные кольцами с бриллиантами.

— А это — ответ на твой вопрос? Тогда продолжим дальше. Что у нас осталось? Реальная головная боль, усталое избитое тело с кровоподтеками после драки ты сама догадываешься с кем. Что еще?

Николаев смотрел на окончательно павшую духом Милу, поражаясь ее сходству с матерью, и думал о том, что, к сожалению, психопатия, а попросту — психическая ненормальность, обычно наследственно обусловлена. Яблочко от яблоньки недалеко падает. И теперь, чтобы вылечить тело, нужно прежде всего вылечить душу.

— Ты очень устала, Людмилочка. Да и мне не мешает отдохнуть, — сказал Николаев, размышляя: «Как же мне не терпится проверить этот весьма подозрительный препарат, который подсунула тебе твоя разлюбезная подруга. Уж не он ли стал причиной твоего неадекватного поведения и галлюцинаций? А пока хорошо бы тебя, дорогая, изолировать от общества. Чтобы ты чего ужаснее не натворила. Раздвоение личности, психопатия со зрительными галлюцинациями, отягощенная наркоманией, — хуже может быть только смерть».

— Сейчас я сделаю еще один укол, и ты хорошо выспишься, отдохнешь. А завтра, с новыми силами, мы с тобой продолжим наш разговор о том, что было и чего не было. Я тебя уверяю: мы во всем разберемся и примем самое правильное решение. Хотя утром ты и сама поймешь, что тебе все только приснилось. И еще у меня к тебе просьба: не принимай эти таблетки, пока я их не проверю, хорошо?

— Да без проблем. Боишься, что я к ним привыкну? Плохо же ты меня знаешь! Слушай, а как же скандал? Ведь он-то реальный, если о нем все газеты пишут и по всем телеканалам показывают.

— Кому как не тебе знать способы превращения отвратительных скандалов в телешоу. Сама же мне когда-то говорила, что только благодаря желтой прессе живут звезды, — философствовал Николаев, делая Миле успокаивающий укол. — Желтая пресса просто разорится, если начнет печатать о звездах лишь хорошее. Плохая слава — самая громкая. Наши люди любят сначала поругать, осудить, а затем — пожалеть. И потом, почему ты так расстраиваешься, ведь это не первый твой скандал и не последний? Не правда ли?