Тамерлан - Жан-Поль Ру

Сшибка, произошедшая в окрестностях города в январе 1389 года, носила характер неустойчивый и жестокий. Тохтамышевы рати были заметно многочисленнее, но недостаточно сплоченные. Опрокинув вражеский авангард, Тимур направил все свои усилия на центр золотоордынской армии. Но двигался он медленно. Тохтамыш, будучи уверенным в невозможности ударов с флангов, чувствовал себя спокойно, как вдруг появившийся у него в тылу Омар-шейх смял его линии, что быстро привело к панике и обычному в таких обстоятельствах беспорядочному бегству. Объединенные силы золотоордынцев переправились через Сырдарью и затерялись в необъятных степных просторах. [83]

Эти повторяющиеся набеги убедили Тимура в том, что Тохтамыш был так же опасен на его северных рубежах, как в свое время моголистанские Джагатаиды. Отныне он не мог удаляться от Трансоксианы без того, чтобы не подвергнуться риску очередного нападения. Положение было серьезным. Тохтамыш был человеком не бездарным, обладал значительными военно-экономическими ресурсами, и, подобно всем степнякам, начиная с Дария Великого, который постиг ратную науку ценой горького опыта, умел отказаться от сражения, увлечь врага за тысячи верст от его баз и, измотав, поставить перед выбором: или погибнуть, или пуститься в обратный путь, если уже не было поздно. Тимур оставался в достаточной мере кочевником не только для того, чтобы это помнить, но и для того, чтобы уметь выносить то, чего не выдерживали народы оседлые — будь то персы или китайцы, — а именно длительной кампании в условиях изолированности, долгой погони за «дичью». «Сколько троп знает медведь, столько хитростей ведомо охотнику», — говорит одна тюркская поговорка, записанная великим лексикографом XI века Махмудом аль-Кашгари. Итак, Тохтамыш как бы стал медведем, а Тимур охотником.

Пренебречь серьезной подготовкой Великий эмир не мог, он вполне хладнокровно отнесся к тому, что Тохтамыш то ли по боязни, то ли по хитрости, — но едва ли раскаявшись, — прислал ему великолепное, но лукавое письмо. Тимур принял золотоордынское посольство с надлежащими почестями и торжественностью и произнес слова, известные нам в варианте, несколько подправленном его канцелярией: «Я никогда не нуждался ни в чьей дружбе, ни в союзе с кем-либо… Я предоставил убежище вашему господину… я поддержал этого, тогда никому не известного, человека… Взамен я от него не просил ничего… Он вспомнил обо мне для того, чтобы выразить свое презрение, поступить со мною, как с самозванцем, тогда как я построил свое благополучие собственными руками, не имея, в отличие от него, счастья быть рожденным на троне… Он переступил рубеж Трансоксианы, поднял противу меня мои же народы… Да будет он удушен своим желанием мира… Горе ему! Он разбудил богов войны, роковым оружием которых я являюсь!» Нет, в этот раз его ничто не останавливало. Впредь он не позволит пустым речам сбить себя с избранного пути! Он не будет знать покоя до тех пор, пока «не угаснут Тохтамышевы очи от зренья моей мести»! [84]

Предстояло или победить, или погибнуть. Тамерлан был игроком, но он играл в шахматы, а не в кости. Он был готов рисковать всем, но в затевавшейся партии полагался только на свой ум, метод, а не на случай.

Уже в который раз надо было начинать с нейтрализации этих неугомонных монголов, на которых он столько раз ходил войной. Весной 1389 года Тимур направился к Тянь-Шаню, где южнее озер Балхаша и Алаколя нанес сокрушительный удар войску Камараддина и преследовал его вплоть до монгольского Алтая; там оно рассыпалось и перестало существовать. Повернув войско на 180 градусов, Тамерлан вступил в страну, которую мы называем китайским Туркестаном, или Синьцзяном, и дошел до Турфана. Настоящих причин этого набега мы не знаем. Известно, что там находился подлинный Чингисид, Хизир-ходжа, принявший ислам и ставший его активным пропагандистом. Если учесть, что он открыто демонстрировал свою нелюбовь к Камараддину, то несложно догадаться, что причин упрекать его в чем-либо у Тимура скорее всего не имелось. Возможно, эмиру всего лишь хотелось обеспечить для своих купцов несколько опорных пунктов на торговом пути, ведущем к окраинам Востока, или взять какую-нибудь добычу (что и показало будущее). Хизир-ходжа, предусмотрительно сбежавший в Гоби, впоследствии дал Тамерлану не только заложников, но и свою дочь в жены, за что тот позволил дорогому тестю занять трон Моголистана.

Тимур двинулся по Шелковому пути. Край, по которому он вел свою армию, был богат, и трансоксианцы его изрядно пограбили. Когда они вернулись в Самарканд, их встретили как победителей. Некоторое время спустя очередной набег Камараддина был отбит силами конницы, и эта личность исчезла со страниц истории навсегда.

Осенью 1390 года Тимур созвал курултай по поводу женитьбы своего сына Шейх-мирзы; тогда же им были отданы последние распоряжения о подготовке к выступлению в поход. Он назвал имена правителей и высших чиновников, коим предстояло присматривать за державой во время его отсутствия, которое, как ему представлялось, могло быть долгим; он сделал смотр войскам, пополнил их вооружение и экипировку, назначил командиров и выслал вперед эмиссаров, лазутчиков и передовые отряды с заданием подготовить пути следования, а также собрать сведения о позициях, занимаемых противником. Затем Тамерлан отправился в Ташкент, где должны были собраться все его войска, для чего там загодя были сделаны запасы хлеба и фуража. [85]

Снявшись с лагеря в начале зимы, Великий эмир рассчитывал перейти Голодную степь, чтобы весной оказаться в крае менее диком, где мартовское солнце — пока не наступила иссушающая жара — превращает степи в подлинный сад цветов, гулистан. Но первоначальные планы нарушила костно-суставная болезнь, полученная в результате ранения в Систане, и полтора месяца Тимуру пришлось пролежать. Выздоровев, он тут же, 19 января 1391 года, отправился в путь, во главе значительного, полностью оснащенного войска. Все ратники получили причитавшиеся им деньги; каждый вел верховую лошадь под попоной из звериных шкур, у каждого имелся годовой запас провианта, а также колчан с тремя десятками стрел, щит, пара лопат, мотыга, серп, пила, топор, котел, ловчая сеть, веревка и иглы. На двоих воинов полагалась одна вьючная лошадь, на десятерых — один шатер.

Было известно, что Тохтамыш находился где-то рядом, севернее Аральского моря, что он постоянно менял местопребывание. Тимур спустился в низовье Сырдарьи и вступил в безжизненную, бескрайнюю пустыню. Целых три месяца его рати двигались по землям, лежащим за Желтой рекой, Сары-су, и наконец достигли горы Сюбюр-Тенгиз. Здесь была совершена странная церемония, остающаяся загадкой для хронистов и историографов; носящая таинственный характер, она, несомненно, восходила к некоему языческому ритуалу, связанному с долгое время существовавшим культом Горы, а также с ритуалом восхождения на нее в самых исключительных обстоятельствах. Чингисхан и его последователи тоже довольно часто взбирались на высоты, чтобы обратиться к Небу со словами благодарности или просьбы. О Тимуре говорят, что он взошел на Сюбюр-Тенгиз единственно для того, чтобы полюбоваться просторами и высмотреть следы пребывания Тохтамыша. Однако перед спуском он велел соорудить тур (по-монгольски обо) и выбить на нем дату прохождения здесь его армии: апрель 1391 года.