Остров надежды - Станислав Хабаров

Вся здешняя работа состояла в том, чтобы что-то разобрать и затем по-иному применить. Но пока это делалось, в интервале первоочередного Жан хранил детали в «шкафу», за панелью, рядом с каютой. Всё нужно было припрятать или закрепить. А иначе откроешь панель и вывалится всё разом. Собирай затем, причём обязательно что-нибудь уплывёт, и хорошо, если окажется около вентиляторов. Недостаточно закрепил, засунул в спешке и уплывёт, а потом неожиданно выплывет. И в тот раз так выплыла большая тетрадь с надписью фломастером: «Журнал аномальных наблюдений».

Это была большая общая тетрадь, из облюбованных студентами начальных курсов технических вузов, обычно украшенных мудрыми изречениями, вроде: «Тетрадь – не общая, а Жана Пикара», например. Тетрадь не носила, впрочем, признаков авторства. Более того участие в ней, казалось, пытались скрыть, а потому Жан решил пока о ней не говорить, а ознакомиться в одиночку, самостоятельно, и только потом уже показать другим.

«Я начинаю эту тетрадь, – писал неизвестный летописец-космонавт, желавший выговориться. Кое-что я не могу никому рассказать, хотя на станции – нормальный экипаж и полное откровение с Землей, но я доверяю только дневнику. Этому есть причины…»

«Нет, нужно всё-таки Сергею показать, – подумал Жан, – я не силён в русском языке и почерк неразборчив, к тому же здесь присутствует тайна. Завтра непременно покажу».

Сергей спал и из каюты напротив доносился ровный пульсирующий звук, который Жану не мешал, напротив, успокаивал: знайте, всё спокойно и я тут.

«…этому есть причины: я не хочу никого нервировать и не знаю, все ли мы откровенны до конца, ведь в полёте скрывают чаще своё состояние. В долгом полёте, и в самом деле, не трудно сдвинуться, а с другой стороны глупо не записать. Так уже бывало не раз, например, с Николаем Рукавишниковым, и он не постеснялся и переступил через себя».

Дальше было замазано и начиналось с цитаты.

«Я заметил в полёте, – написал прославленный космонавт, – вспышки в глазах. То они в виде звёздочек, то пятнами светятся. Обратился к Земле, смеются: мол, искры из глаз. Я опять, они – Коля, ты, должно быть, не выспался и зовут на связь медика. Что мне больше всех надо? Запишут потом в личную медкарту, и ходи потом, оправдывайся.

На Земле после возвращения всё-таки рассказал. Патронажные врачи даже отговаривали. Оказалось, явление, открытие. Элементарные частицы, оказывается, видит глаз. Американцы в полётах к Луне тоже видели, а на орбитах у Земли многие, возможно, видели и не выделяли среди помех или стеснялись сказать – мало ли что подумают? Искры из глаз? А не появлялись ли ещё и зелёные чёртики? Здесь, как и на земных комиссиях многое скрывалось. Скажем, на Земле все „отлично видели“, а прилетев на станцию, доставали очки. Словом, человек со всеми своими слабостями».

«Ладно, ближе к делу. Теперь моё. Заметил я, на восходе (встанешь пораньше) сунешься к иллюминатору, и они появляются. Группой, точнее эскадрильей. Со звёздами их не спутаешь. Звезды ведь не мерцают в космосе, ровно горят. А эти… сверкают, мерцают, переливаются. Выплывут, зависнут и наблюдают за тобой. Потом неожиданно пропадают. Скорость невероятная. Были и нет… Пробовал сигнализировать (зажигал и гасил, например свет), отвечают…»

Дальше листы были вырваны. Жан поёжился. Так бывало с ним, когда читаешь книгу зимой в теплом помещении, а за окном тьма. О духах читаешь, о приведениях и на окна оглядываешься, а ветер воет в трубе. Закрыв журнал, Жан подплыл к иллюминатору. Розовела Земля. Солнце только обозначилось. Засветились плоскости солнечных батарей. И там, далеко за ними, на бархате космоса сверкала целая флотилия НЛО кораблей.

Сначала Софи просто сопротивлялась, не знала, чем дело кончится? К тому же Сергей её, не замечая, даже унижал, вечно экзаменуя, внезапно спрашивал: «Что это в иллюминаторе?» А она была неспособна различить даже континенты.

Материк, континент. А, оказывается, не так просто: наблюдаешь не знакомые характерные очертания, а вырванный кусок, какие-то 300 километров, вырезанные иллюминатором. Определи – пойми. Попробуй в атласе. Возьми кружок в 300 километров, наложи на карту (масштаба 1:1500000, в сантиметре 15 километров) и определи. Причем ни названий, ни контуров, ни привычного цвета.

И получается очень непедагогично, начинаются жановы вопросы: «А вы – не учительница случайно? И не по географии? Тогда проверяем вас по глобусу». Нет, не учительница, выходит, и совсем не по географии. В жизни она не была «географичкой», хотя такое желание и приходило в голову. У неё была узкая специальность – историческая лингвистика – происхождение языков. Взять хотя бы индоевропейские языки. Принадлежность к ним такая широкая, что назвать – индоевропейские, всё равно, что сказать вообще языки.

Любопытно по сохранившимся и проникающим словам определять расселение народов. Но после этого космического путешествия она намеревалась преподавать и обычную географию. Нет, не совсем обычную географию из космоса, и сегодняшние промахи её раздражали, хотя и помогали кое в чём. По выражению Сергея – «выкуривала соседа и втянулась»: её ежедневные наблюдения очень дисциплинировали, и она всё реже ошибалась.

Австралию сравнивала Софи с современной модернистской картиной белесые озера, темные гряды гор, высокие красноватые пласты. Её основные цвета – бордо, беж, желток. Реки цвета какао. Вокруг океаническая синь.

Африка виделась ей издалека красноватым плато среди синей воды. Западный берег окантован светло-жёлтой песчаной полосой с белой линией прибоя. Северная часть в красных песках с пятнами горных пород цвета золы. Трасса часто идёт вдоль параллельных песчаных полос. Сплошной песок с Севера до Центральной Африки. Многоцветье кругов структуры Ришат. Вблизи Красного моря вулканы с дырками. А голубой Нил ползёт огромной змеёй по жёлтому телу материка.

В центральной части жёлтоватые пески. У озера Рудольфа точно лунная поверхность – разновеликие «лунные» кратеры, разных диаметров до четырёх километров, словно блюдца с ровным дном. Озеро Виктория искусно вырезано: синяя вода в жёлто-бурых джунглях. В южной части болота и множество пожаров. В пустыне Намиб кольцевые структуры рядом, олимпийским символом, стенки их разрушены, словно пять спаренных крепостей охраняли с запада Африку. Красно-бурое побережье и с запада на восток тянутся складки хребтов и трещины разломов.

Азия – разная. Коралловое плато Гималаев с бирюзовыми и изумрудными «глазами» озер. Алтай словно сердцевина грецкого ореха. Из космоса видно как сдвигались литосферные плиты и на границе их смятия – Тянь-Шань и Памир.

Северная Америка – скучная, очень обработанная, поля и поля. Южная Америка – роскошная, нигде нет столько растительности. Краски – яркие, как на палитре перемешаны. Полноводные реки, шириной в десятки километров. Реки – прекрасные ориентиры. Амазонка огромным светло-коричневым питоном с пятнами жёлтого цвета тянется к океану. Если смотреть через визир, с увеличением, видно, что пятна – песчаные плёсы. Амазонка и дальше в океане продолжается на сотню километров.

Разломы вдоль реки Параны. И вообще реки текут по разломам и смывают материк. Ла-Плата от реки мутный. По побережью легче всего определиться: берег залива Сан-Матиас похож на кенгуру с заячьими ушами. Мрачный мыс Горн, изрезанный пролив, зеленовато-бирюзовые озёра.