Неизбирательное сродство - Игорь Вишневецкий

— Я сразу узнал, что вы — русский. Мудрено ли? Вот послушайте, молодой человек, что мне сочинилось о прошлом годе:

Ну, как я владею языком ваших северных, снежных муз? Как вам, молодой человек, такие опыты? Был о прошлом годе у меня один стихотворец ваш, Вяземский, тоже князь, и он хвалил меня, почти старика. Но я думаю, князь Вяземский просто хорошо воспитан. И вот что я ему ответил:

Нет, не могу, это всё шутки — вроде медведя в балагане. Итак, с чем вы ко мне пожаловали?

— Мне, собственно, посоветовал к вам, преподобный отец, обратиться дядя, князь Адриан Лысогорский.

— Ах, il principe russo Montecalvo[22]. — И падре задумался, утратив прежнее оживление, выказанное при встрече с представителем страны, каковую он, очевидно, заочно любил. — Так в чём же, собственно, ваш вопрос?

— В записке, которую мне оставил дядя, упомянуто некоторое растение или существо, перевода названия которого я не нашёл ни в одном из доступных изданий по флоре и фауне.

— Что же, покажите мне записку вашего дяди. — Меццофанти снова оживился. Не было для него дела приятнее, чем разгадывать загадки доступных ему, но сопротивляющихся другим языков. Либо брать осадой языки не подчинившиеся. Итак, падре Джузеппе развернул протянутый Эспером лист — и тут уж помрачнел не на шутку. — Как служитель Церкви, — начал он в волнении, — я очень советую вам проявлять крайнюю осторожность в деле, мне ясном с первого взгляда. Обратите внимание на верхний правый угол таблицы. Вы находитесь в большей опасности, чем сознаёте, и я, князь, готов помолиться о вас, что не мешает вам также просить духовной помощи у любого заслуживающего доверия представителя греческой Церкви. Разговаривать со всяким я вам не советовал бы, тут нужно понимание сложности дела. Но как человек, отдавший много лет науке, я скажу вам, что так называемое «загадочное растение» не представляет никакого труда. Это kaan-che’, дерево-змея, или дерево многих змей, слухи о котором наши доверенные лица не раз сообщали нам из Центральной Америки. Странный монстр, простое, но хищное существо, очевидно, образующее свой собственный класс, переходный от растений к животным. Индейцы говорили нашим представителям не раз, что, в отличие от других хищных растений, например, росянок, пожирающих насекомых, каан-че пожирает и более крупную пищу — мелких птиц, привлечённых сладким запахом его смолы, некрупных млекопитающих, решивших поточить зубы о его странную волокнистую, мягкую, как мясо, древесину. Папский престол, признаться, не верил сообщениям о каан-че, мы ведь покровительствуем наукам и воспринимаем непроверенные слухи критически. А кроме того, были уж и вовсе невероятные сообщения, что особенно крупные экземпляры этой породы могли пожрать и человека, особенно если он по усталости прилёг с вечера отдохнуть под кроной, спутав низкорослое каан-че, прячущееся под кроной других деревьев, с засыхающим, почти лишённым листьев, болеющим astronium graveolens, которое индейцы называют похожим словом «кулим-че», а по-испански оно ronrón, чьи ветви неравной длины, а древесина на срезах красно-коричневая, темнеющая на воздухе, как мясо животных. Но поскольку речь шла действительно о монстре, мы предприняли поиски. Наконец, экземпляр данной породы был выделен, вывезен с предосторожностями через Атлантику и передан в Болонский университет, где и я во время оно имел честь заведовать кафедрой. Вам необходимо поговорить с профессором Гамберини, он занимался подробным описанием и изучением привезённого экземпляра. Сошлитесь на меня. Гамберини большой домосед — если доберётесь до Болоньи, то скорей всего там его и застанете. Чем вам сможет помочь господин Фальконе, я не знаю, хотя с дядей вашим он был дружен. Слышал я, что у Фальконе обострение лихорадки, заработанной ещё в Египте. Дай Бог ему здоровья. Адрес его вам скажут в университете, как и адрес профессора Гамберини. Когда же я говорил вам об опасности, то имел в виду не дерево. В конце концов оно лишено разума, самостоятельной воли и выбора и обуреваемо порывом и хищнической жаждой. В большой опасности находится тот, кто этот документ составил. Если это ваш дядя, значит, в большой опасности находитесь и вы. Но помните: молитва, открытое сердце и искренняя вера могут совершить многое, а Церковь будет с вами, если и вы будете с Церковью, — и благословляюще перекрестил Эспера.

— Советуете ли вы мне ехать в Болонью? — опасливо поинтересовался Эспер.

— Конечно. Поезжайте: кто вам может это запретить? — Кажется, этот добрый человек не мог по-настоящему и на долгое время омрачаться. — Но, ещё раз, будьте крайне осторожны. Вы не совсем понимаете, какой опасности подвергаетесь. Приходите послезавтра: я приготовлю вам на дорогу выписку о каан-че, узнаете много прелюбопытного. Кстати, а что нового написал Пушкин? Вам понравился его «Бахчисарайский фонтан»? А «Полтава»? Как хорошо, что у вас есть Пушкин — у него такой простой и ясный язык!

Перед отъездом в Болонью Эспер, как и обещал, заехал на виллу к сёстрам Елизавете и Александре, но застал там только княгиню Елизавету. Муж-генерал отсутствовал. Александра, Кьяра и Илария тоже уехали — за покупками. Дело происходило в среду.

— Знаете, сестра находилась в последнее время в большом душевном смятении по, вероятно, известному вам поводу, — говорила ему Елизавета, — однако ваше появление у нас подействовало на неё благотворно. Вы уже осмотрели папские музеи, нет? Советую перед отъездом это сделать. Саша моя будет вам отличным гидом. Даже так: приезжайте, милый князь, к нам завтра с утра, мы встаём рано, и сестра вам покажет всё, что стоит увидеть в Ватикане. Не отказывайтесь, и очень прошу вас: будьте с ней ласковы.

Но Эспер и не думал отказываться.

Когда на следующее утро он снова заехал на виллу, сестра Елизаветы уже ждала его. В экипаже она заговорила первой:

— Простите, если в тот вечер смутила вас.

— Нисколько, — ответил Эспер, не зная, именовать ли ему говорившую «Александрой», «Сашей» или как-нибудь ещё.

— Но это был порыв, а нерассуждающее чувство всегда самое истинное.

— Конечно.

Всю остальную дорогу, около часу, они говорили о пустяках. Эспер при этом был больше взволнован, чем ожидал. И волнение его только росло.