Неизбирательное сродство - Игорь Вишневецкий

Эспер слушал её замерев, и лицо его, всегда открыто выражавшее чувства, было полно восхищением. Он и не заметил, как к нему подошла в светлом своём наряде сестра говорившей:

— Рада, милейший князь, наконец видеть вас. Где же вы пропадали всё время? Слышала, вы в Риме уже вторую неделю. Ах, дела вашего дяди? И что же? Вы застали его? Он жив, материален или общается с вами записками? Если так — считайте, что вам повезло; кое-кто позавидовал бы. Вероятно, вы его в конце концов встретите. А может, он — дух, тень, просто кажимость? Да нет, это шутки. Кстати, как вам озвученный Лизой проект? Знаете, сестра моя — я её всем сердцем люблю — довольно тщеславна. Проект сочинён, конечно, одним Сергеем Алексеевичем. Но это, боюсь, love’s labours lost[19]), ибо цель — не развитие просвещения, а сердце одной женщины. Не сестры, конечно. С сердцем же вот какая история: и в прошлом Сергея Алексеевича, и в прошлом женщины — я о ней рассказывала на пароходе, если помните, — много событий связано с одним человеком, о котором ей хотелось бы совершенно забыть. А вот с нашим вдохновенным археологом и прожектёром этого не получится точно. Вы же, князь, действительно очень милы — рада, что вы до нас добрались. Ни в коем случае не уходите рано — это только начало празднества. Что мы празднуем? Мысль о музее, торжество красоты, — и Александра направилась туда, где в толпе был заметен Lord Ruthwen, по возрасту лет за сорок, по словам присутствующих, из настоящих англо-шотландских Рутвенов, а не тех, которых ославил своими выдумками Полидори, и Эспер всё не мог вспомнить, где и от кого о нём слышал.

Этот гость был сухощав, спортивен и абсолютно безразличен к тому, что происходило вокруг, включая музыку, и отвечал на удивлённые вопросы окружающих пожиманием плеч: «Но, знаете, у нас же есть Онслоу!» Александра сказала ему несколько слов, тот прищурился в сторону Эспера, а потом приветственно, как бы приглашающе, кивнул ему. Когда Эспер подошёл к лорду Рутвену, то Александры рядом с ним не было, и первым заговорил Рутвен:

— Выясняется, что вас-то, князь, я и искал. Мне сказали, что вы можете посетить виллу сегодня.

— Кто же?

— Пароходный ваш спутник, с которым вы сюда прибыли. Вот вам письмо, которое, как сказал мне оставивший это письмо для вас, слишком специфично, чтобы доверять его почте, при посылке которой никогда нет гарантии, что оно не осядет у постороннего лица. Впрочем, наверняка ничего особенно важного. Прочитайте его, как будет время. А сейчас идёмте в Аллею Гениев.

Эспер упрятал письмо во внутренний карман, а лорд Рутвен продолжил:

— Вижу, вы впечатлены речью нашей хозяйки. Буду говорить против понятий нынешнего времени. Впрочем, оно не больно отличается от времён иных. Уж поверьте мне, я слишком хорошо знаю, о чём говорю, хотя вы, юные, думаете совершенно иначе. Княгиня Елизавета — женщина умственная, с возвышенными целями, которым она предана совершенно. И цели эти заслуживают самых щедрых аплодисментов, но… жизнь, знаете ли, отличается от театра. Сторонитесь умственных, возвышенных, имеющих высшие, чем остальное человечество, идеалы типов, как среди женщин, так и среди мужчин. Вот, например, в прошлом ваш дядя — впрочем, всё узнаете сами в нужный срок. Такие типы приносят несчастия всем, кто с ними близко соприкоснётся. Они всегда находят высшие оправдания, на весах которых ваши беды будут ничем по сравнению с удовлетворением, получаемым ими от сознания исполненного замысла, ибо в таком замысле облагодетельствованы будут все — не сейчас, когда-нибудь. План музея, отчасти воплощённый в так называемой Аллее Гениев, на которой мы с вами стоим, будучи полностью воплощённым в вашей Москве, вызовет лишь насмешки. Ну, скажите, зачем Бельведерский Аполлон замоскворецкому Митрофану или Аллея Гениев на вилле нашей хозяйки пастуху из Лациума, который и коров-то выгуливает на Форуме, потому что делать это за пределами города ему скучно. Дозволили — запустил бы их в эту аллею. Бегите от всего этого возвышенного подальше.

— Но, лорд Рутвен, вы говорите не против понятий толпы, а против развития, против улучшения нравов, которое приходит лишь с усилиями по изменению натуры человеческой и самой натуры. И музей — часть такой работы.

— Молодой человек! Объясните же, какие такие усилия по улучшению человеческой натуры предпринимали наш стратфордский певец разнообразных, большей частью губительных страстей, возле стелы которого мы стоим, или описавший незыблемую для его века, а для нас во многом сомнительную топографию мироздания Дант, чья статуя в полный рост хорошо видна отсюда, римлянин Вергилий, водивший в Дантовом воображении его по этому мирозданию и воспевший на золотой латыни бегство Энея из Трои, возможно, никогда не существовавшей, а потом и беспощадные подвиги своего баснословного героя в Африке и в Италии, Вергилий, чью память наша хозяйка почтила ещё одной стелой с медальоном, Сапфо, которой тут воздвигнута мраморная плита с профилем и стихами, и чьи страстные песни так чтил Катулл, которого хозяйка наша, напротив, совсем не чтит? Только вслушайтесь:

Эспер был рад, что собеседник цитировал переведённые Катуллом строфы Сапфо в собственном изложении: ни в латинских, ни в греческих авторов он лет пять не заглядывал и помнил слабовато.

— И чем это всё завершается? Вашим Пушкиным, чей бюст — в самом конце аллеи; да-да, тем самым, признавшимся, что «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Ад, чистилище и рай, кровавые подвиги героев Вергилия, страсти Шекспира и Сапфо завершаются полировкой ногтей. Вот предел развития вашего века, князь.

— Но мне кажется, что Пушкин ещё скажет своё слово о милости, добрых чувствах и о свободе, которая одна может быть предметом истинной поэзии.

— Вы, сдаётся мне, умнее и тоньше большинства людей вашего возраста и круга, но не приписывайте талантливому человеку того, на что он может быть неспособен, не смотрите на него слишком возвышенно, не идеализируйте поэта, да и вообще любое лицо, частное или общественное. Впрочем, если хотите моего доброго совета, обратите больше внимания на Иларию: вот девушка, у которой мысль не в конфликте с натурой. Рад был с вами поговорить. Прощайте! Если что, меня нетрудно разыскать. Просто поговорите с хозяйками этой чудесной виллы.

Не прошло и минуты, как кто-то легко тронул Эспера за левое плечо. Он обернулся и увидел Иларию и удивился простоте обращения, происходившей, очевидно, от сильного волнения.