Любовь до белого каления - Арина Ларина

– Погоди, – перебила ее страстный монолог Татьяна. – Я так понимаю, что Егор оказался далеко не романтиком. Ты к этому ведешь?

– Да не нужен мне романтик! Ты что, не поняла?

– Поняла я все, – торопливо уверила ее Татьяна.

– А почему таким тоном?

– Нормальный тон, это я нагнулась тапки обуть.

– Умные люди делают это, не нагибаясь, – просветила ее Ведеркина. – Короче, они такие классные! Кстати, мама у него никакая не мегера, а своя в доску баба.

– Неожиданно.

– Не издевайся. Она разрешила называть ее Юлей. Представляешь, так и сказала: друг Егорушки – мой друг, так что на «ты» и без отчеств! Прикинь, как у них все просто, по-человечески.

– Ну да, как по накатанному. Может, Егорушка часто таких друзей приводит, вот мама и привыкла?

– Аникеева, ты жаба пупырчатая! Меня бесит твой пессимизм!

– А меня пугает твой оптимизм. Ты его всего ничего знаешь, а уже строишь планы.

– Сама-то тоже небось вся в планах, как кактус в колючках?

– Это другое дело, – возмутилась Татьяна.

– Ну, кто бы сомневался! – заржала Ведеркина. Таня не выдержала и тоже засмеялась.

– Ладно, извини, Натусь. Я же переживаю за тебя.

– Ага. Переживаю за тебя, дуру. Знаем, знаем. Но там правда все классно, – Наталья мечтательно засопела. – Мы с ними так душевно посидели. Мама у него тоже на рынке торгует. В смысле – в магазине работает. Только в другом, у них семейный бизнес. Я бы тоже могла. А еще лучше – села бы дома, нарожала ему детишек и драила бы квартиру. Егор очень чистоплотный. Он, знаешь, с предыдущей женщиной расстался из-за того, что она свои вещи разбрасывала. Прямо где снимала, там и бросала. Идет, говорит, кофту расстегивает и кидает прямо под ноги. Представляешь?

– Запросто, – хмыкнула Татьяна. – Это называется эротика. А если под музыку, то стриптиз. Представляешь стриптизершу, которая сначала снимет все, а потом начнет свое шмотье складывать и по полочкам рассовывать?

– Нет, не представляю. Так вот, мой Егор – приличный человек. Ему стриптизерша не нужна. Да, это скучно, некиношно, неэротично, но при моем весе никакой эротики быть не может.

– Дурища ты, Натка. Как раз при твоих габаритах самая эротика. Это же мечта любого мужика.

– Ага, знойная женщина – мечта поэта. Можешь меня презирать, но я хочу обычного мужика. Без встрясок, взрывов и фейерверков. Да, я скучная, приземленная и нудная, но лучше спокойная скучная жизнь, чем какая-нибудь дикая синусоида, когда тебя сначала подбрасывают к звездам, а потом мордой в компостную яму. Лучше идти по дорожке, без взлетов, собирать одуванчики и радоваться тому, что есть.

– В тебе умер поэт, – вздохнула Таня.

– Еще не умер, но пусть лучше сдохнет, чем я еще раз втюрюсь в какого-нибудь принца, который носится впереди лошади: сегодня здесь, а завтра – в далеких далях. Да, я буду продавать куртки. И Егор не такой уж дуб, как тебе хочется думать.

– Да я не…

– Нет, ты хочешь мне доказать, что я не права.

– Не хочу я…

– Это я не хочу! Не хочу тебя слушать! Я счастлива. Мы тоже целовались! И пусть это было не так красиво, как с другими… Он долго стеснялся, мы стояли у подъезда, я замерзла, у меня сопли потекли, и я все время шмыгала. Знаешь, даже самой противно стало. Еще я поняла, что он стесняется, и оттащила его в тень… – Ведеркина шмыгнула и продолжила срывающимся голосом: – А там я наступила в собачью… Зараза! Я знаю, это Валентина Бенедиктовна, кретинская бабенка! У нее такая мерзкая собачища размером со слона. Она вечно гадит прямо у входа и делает лужи в лифте!

– Валентина Бенедиктовна гадит? – переспросила Татьяна, чтобы хоть как-то разрядить накал страстей. Ей было неловко слушать Наталью, словно она подглядывала в замочную скважину чужой спальни.

– А потом он меня поцеловал! Он так обалденно целуется! И ему плевать на мои сопли, на живот, который ни в одни портки уже не впихнуть, на мою зарплату! И мы стояли так, пока не замерзли совсем и он тоже не начал сопливиться. Ты понимаешь, что это такое?

– И что? – Татьяна подумала, что это нечто ужасное, как в фильмах про правду жизни, после которых остается горький осадок и кардинально портится настроение.

– Это счастье. Простое, человеческое. Без мишуры и показухи. Когда двое людей просто нужны друг другу. Нужны. И все слова лишние. И звезды всякие, море, пальмы и реверансы тоже лишние. Когда ничего больше не надо.

– Ладно, ясно. – Татьяна не понимала такого счастья. Оно было сродни счастью алкаша дяди Миши, которому на халяву досталась бутылка водки или зарплату дали вовремя. У них с Семеном все было не так. Ей расхотелось рассказывать Наталье, как это было у них, потому что тогда беседа станет похожа на разговор слепого с глухим. – И как же он нашел в себе силы оторваться от своей любимой и единственной?

– Проза жизни. Там мужик в кустах пристроился и зажурчал. В общем, чтобы не портить впечатление от вечера, я его поцеловала и убежала.

– Грациозно сотрясая лестницу?

– Вроде того. Мелькнула в дверях и пропала, «как сон, как утренний туман».

– Наташка, а ты уверена…

– Уверена. Ты за меня рада?

– Очень, – с сомнением подтвердила Таня.

– Я так и подумала. Ты – мымра, но я тебя люблю. Пусть у тебя, дуры, все тоже будет хорошо. Так, как тебе хочется.

– Спасибо, Натка. У меня все хорошо. Тоже.

– Расскажешь? – В голосе Ведеркиной промелькнуло любопытство. Наверное, ей хотелось узнать подробности, сравнить и сделать вывод, что она права, у нее лучше, а мамзель Аникеева опять нарвалась на прохвоста.

– Не-а. Нечего пока рассказывать. Мы просто целовались.

– Да ладно, мне же не пятнадцать лет, чтобы интересоваться физиологией. Я в психологическом плане спрашиваю.

– В психологическом – он не псих, – отшутилась Татьяна.

– Скрытная ты стала, – обиделась Наталья. – Ну скажи.

– Честное слово, нечего рассказывать. Он не говорил, что любит, тебя же это интересует. Покормил, поцеловал, уехал.

– Не говорил, что любит! – передразнила Ведеркина. – Так это же отлично. Настоящий мужчина не бросается такими словами. Все правильно. Егор мне тоже ничего такого не говорил, но это и так ясно.

Тане ясно не было. До боли, до мучительного зубовного скрежета хотелось услышать «люблю». Но нельзя жадничать. Пока достаточно и того, что Семен сказал, уезжая. Это начало, отправная точка. Как вокзал, с которого отходит поезд, везущий отпускников к теплому морю, голубому небу и бесконечному легкому счастью.

Необычайно жаркий май вспыхнул яркой сочной зеленью, одурманил цветочными запахами и закружил в стремительном свежем ветре. Волшебство весны столкнуло Татьяну с обрыва, а тугой воздух подхватил и унес туда, куда так хотелось попасть.