Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 132
Перейти на страницу:

Мой отец был намного старше матери – лет на пятнадцать или семнадцать. Это все равно как если бы Марте было пятнадцать лет и она училась бы сейчас в школе. Вот я маньяк! Правда, когда они познакомились – матери было уже двадцать восемь, то есть она была уже старая дева, а он вообще был старым пнем под пятьдесят.

Ну, я не придавал этому особого значения.

До определенного момента – точно не придавал.

* * *

– Ну что, не будешь смотреть?

Я очнулся от своих воспоминаний.

Матушка стояла передо мной с маленькой коробкой в руке. Ну конечно, разве могу я получить от матери что-нибудь не упакованное в дурацкую цветную бумажку с идиотской ленточкой, которую неизвестно как развязать, но рвать ее нельзя, потому что маменьке эта бумажка еще может пригодиться, а ленточку можно накрутить на катушку от ниток и использовать еще раз. Но она стоит передо мной довольная и не догадывается, как далеко я сейчас был от нее и отсюда – в другом времени.

– Ну, распакуй же! Хотя подожди.

Она нерешительно садится напротив меня, кладет коробочку на стол, Геракл начинает пищать, но матушка в этот раз не собирается брать его на ручки.

Он пищит все отчаяннее.

– Сейчас, сейчас, мальчик, – говорит мать, придвигая коробочку поближе к себе. – Я хочу тебе кое-что дать… то есть на самом-то деле не особо я хочу тебе это давать, но подумала, что пора. Со мной что угодно может случиться, – она обращается ко мне, а Геракл пытается запрыгнуть к ней на колени, скручивается в колесико, снова пытается. Меня это раздражает невыразимо. Но еще больше я страдаю от того, что мне приходится слушать, – эту речь со смертного одра, монолог смертельно больного человека, хотя на самом деле никто за этим столом в этот чудесный день не болен. – И вот я подумала – теперь это тебе больше нужно. Вообще-то ты должен был получить это только после моей смерти, но… Это самая важная и ценная вещь, которая у меня есть. Я прошу тебя ее беречь. Я знаю, что вы, молодые, теперь придерживаетесь во всем других взглядов, но для меня… – голос у матери дрожит и прерывается, глаза полны слез, о я несчастный! – для меня это великая ценность. Самая большая в моей жизни.

Она обманывает – ведь Геракла на свой день рождения я точно не получу в подарок.

Она подталкивает в мою сторону коробочку, как будто нехотя, как будто ей трудно с ней расставаться.

Я всматриваюсь в коробочку повнимательнее.

Еще одного будильника я просто не вынесу.

А если это отцовские запонки – клянусь всеми святыми, клянусь Иисусом – я их уничтожу тупым деревянным ножом прямо перед зданием городской администрации!

– Ну, открывай, – слышу я взволнованный голос матери.

Надо же аккуратнее с ленточкой, она золотистая. Так, развязываю. Кладу в сторону. Коробочка обернута в цветную бумагу, ту же самую, в которую были завернуты подарки на Рождество, вот и следы от скотча. Ни в коем случае нельзя повредить бумагу, ибо она еще послужит многим поколениям во славу Бога, Чести и Отчизны.

Я разворачиваю бумагу.

В середине красная бархатная коробочка.

Был бы я женщиной – я бы подумал, что там украшение. И был бы на седьмом небе от счастья. Но я не женщина. И я боюсь открывать эту коробочку, но стараюсь с честью выдержать обращенный на меня взгляд матери и не ударить в грязь лицом в столь ответственный момент.

Боже, пожалуйста, умоляю тебя, пусть это не будет будильник моего отца. И не запонки, и не булавка, и не его нож для разрезания бумаги.

Открываю коробочку.

Внутри лежит кусочек металла в виде щита, о Господи всемогущий! С Божьей Матерью! И цепочка прицеплена.

Ринграф[1].

Я даже не знаю, как реагировать.

– Ринграф, – только и говорю я.

– Он в нашей семье с 1841 года, – матушка мокрыми от слез глазами смотрит на медальон, как на восьмое чудо света. – Он нас хранит, он и твоего прапрапрадеда сберег, видишь? – она перегибается через стол и показывает пальцем на небольшую вмятину с правой стороны. – Жизнь ему спас. Воины когда-то носили такие на шее. А это след от пули…

Бла-бла-бла, конечно-конечно. Пуля бы разнесла эту штучку на мелкие осколки. Со мной эти номера не прокатят. Но вера творит чудеса, и я не собираюсь с ней спорить. Я научился уже не спорить с женщинами. Какой смысл?

– Твой прапрапрадедушка во время войны носил его при себе всегда. Все время. И поэтому выжил.

Надо было его сбросить во время Варшавского восстания на парашюте – мы бы победили. Хотя некоторые и так считают, что мы победили.

– Дедушка передал его мне, Матерь Божья хранила меня все эти годы и поддерживала после смерти твоего отца, но сейчас… теперь пришло твое время. Тебе он сейчас очень нужен.

Мне нужно много чего.

Не знать, какая Марта.

Попасть в кино.

Быть оператором, а не устанавливать антенны.

Мне нужны средства для выплаты кредита, мне нужна новая машина и даже новый компьютер получше, потому что мой зависает при первой оказии.

Мне нужна женщина, хотя бы на какое-то время.

Мне нужно много чего. Очень много.

Но вот что мне точно не нужно – так это ринграф.

– Мама, спасибо. Правда – спасибо огромное, – выдавил я из себя после паузы и замолчал.

Я рассматривал этот кусочек металла, потому что был растроган. Божья Матерь с повернутой налево головой, на ее лево, на мое право, украшенная крестиками, два на шее, один в руках, под ногами у нее был украденный у турок полумесяц, положенный горизонтально, из-под месяца виднеются чьи-то когти, от лица ее исходит сияние, лучи, за лучами – перья веером. Над головой – птица с туловищем орла, с высунутым языком и выглядящая как лев в шутовском колпаке.

Это наш орел в короне.

Две короны, одна птица, одна женщина с когтями, три креста.

Это было посильнее, чем запонки.

Надеюсь, она не скажет мне это носить.

– Я тоже взволнована, сынок, может быть, теперь ты будешь вести себя правильнее…

Я закрыл коробочку.

Сейчас мне надлежало подойти к матери и поцеловать ее. Что я и сделал.

Я не особенно люблю это делать, потому что чувствительным меня не назовешь. И вообще – целоваться с собственной матерью – это как-то… неправильно. А она еще вдобавок меня обычно обнимает и прижимает к себе, как будто мне семь лет. А я ведь взрослый мужчина. Но сейчас она сидела так, что опасность погибнуть в ее объятиях мне не угрожала, я обнял ее сбоку и поцеловал в щеку.

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 132
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?