Я был телохранителем Гитлера - Рохус Миш

У нас, в бегляйткоммандо, наметилось какое-то движение. Некоторые из «стариков» выразили желание отправиться на фронт. Они хотели сражаться, показать, что тоже на что-то способны, что могут противостоять врагу вместо того, чтобы сидеть сложа руки в ставке. Гитлер их не удерживал. «А что я, по-вашему, могу сделать? — повторял он. — Не могу же я сказать им: нет!» По меньшей мере пятеро наших, в их числе и Бруно Геше, отправились воевать в боевые части[90]. Трое из них вскоре были убиты, в том числе старина Рюсс.

Отто Гюнше ушел на фронт, присоединившись к войскам СС, в 1943 году[91]. Тогда его только-только назначили на должность личного адъютанта Гитлера. И даже ему фюрер ничего не сказал. Обмолвился только фельдмаршалу ваффен СС Зеппу Дитриху, что тот забирает у него лучших людей. По прошествии нескольких месяцев Гюнше вернулся. Он был из тех, кто остался с Гитлером до самого конца.

Я не заметил ни особенной усталости, ни ухудшения физического состояния Гитлера. Хотя, что ни говори, наблюдатель я не самый лучший[92]. Я, например, далеко не сразу заметил, что у него дрожит левая рука[93]. Думаю, что, когда постоянно находишься с кем-то рядом, в конце концов перестаешь замечать происходящие изменения внешности. Время и тесный контакт, вне всякого сомнения, влияют на нашу способность выносить суждения.

Гитлер был вегетарианцем. Однако иногда он позволял себе не до конца соблюдать диету, которую сам же себе установил. Я лично видел, как он лакомился колбасными изделиями, а кое-кто из «стариков» рассказывал, что в недалеком прошлом он с удовольствием ел курочку. Только в самые последние годы Гитлер полностью исключил мясо из своего рациона. За столом он иногда ел отличные от всех остальных блюда, например, я как-то видел в его тарелке пшенную кашу, в то время как всем остальным подали жареную картошку.

Когда я поступил на работу в канцелярию, тамошнюю кухарку звали фрау Шарфицель. Работала она под началом интенданта Канненберга. Однажды, скорее всего весной 1943 года, ее уволили. На нее жаловался кое-кто из персонала канцелярии, обвиняя фрау Шарфицель в систематических хищениях продовольствия с кухни канцелярии. Это происходило в то время, когда людей все больше и больше начинал волновать вопрос сокращения продовольственного пайка. Разговоры все чаще крутились вокруг новых ограничений и связанных с этими мерами лишений. Я и сам, бывало, таскал кусочки нарезанного масла, которое хранилось в большой салатнице вперемешку с кубиками льда. Кстати, через некоторое время после увольнения фрау Шарфицель Гитлер решил ограничиться двумя маленькими кусочками масла на одну тарелку для одного приема пищи.

Госпожу Шарфицель сменила у плиты фрау фон Экснер: ее, австрийскую кухарку из Вены, наняли специально для того, чтобы готовить фюреру вегетарианские блюда. Однако и ей через несколько месяцев пришлось сложить свои полномочия. Служба полиции выяснила, что ее бабушка — еврейка, и, следовательно, она не подходила под нашу «арийскую гребенку». Во всяком случае, были такие разговоры[94].

Я знаю, что в первые месяцы моей работы в канцелярии за мной следили представители службы безопасности рейха. По крайней мере, в те четыре месяца, которые я называю «испытательным сроком». Следили ли потом — даже не знаю. Уверен только в том, что просматривали почту. Однажды пришел человек из РСД с адресованным мне конвертом. Он спросил, с чего это вдруг я получаю такие письма. Письмо было от старой приятельницы, с которой мы познакомились в лечебном центре в Баварии и с тех пор переписывались. Она была замужем за комиссаром полиции. Его перевели в Дюссельдорф. Естественно, она без колебаний использовала для своей частной переписки конверты с работы мужа, на которых без особого труда можно было различить штемпель учреждения, где он работал. Официальная печать выглядела, конечно, интригующе и вызывала вопросы.

Я был в Берлине, когда люди из гестапо арестовали «дядюшку Пауля» и отвезли его в концлагерь Заксенхаузен. Его друзья немедленно отправились к Герде, чтобы рассказать ей об обстоятельствах ареста. Она позвонила мне. Я сразу понял, к кому обратиться, и незамедлительно отправился в кабинет Карла Вольфа, очень влиятельного человека, правой руки Гиммлера[95]. Он был на месте. Я единым духом выпалил ему, что арестованный несколько часов назад его людьми человек является одним из близких мне людей, почти членом семьи, что он совершенно никак не связан ни с какими партиями или оппозиционными организациями. Я, конечно, уточнил, что в прошлом он был связан с политикой и состоял в СПД, но сейчас все это уже не имеет никакого значения. «Готов за это ручаться, хоть руку могу положить на жаровню», — сказал я. Вольф пообещал, что займется этим делом.

Через неделю «дядюшку Пауля» освободили. Дома они с женой поблагодарили меня. Я расспросил его о неделе заключения в лагере. Он ответил, что самым мерзким и неприятным для него были рубашки, которые выдавались узникам. Они были как будто из бумаги. Больше он ничего не сказал. Ни слова. Мне, во всяком случае.

Что касается лично меня, то, думаю, меня не подозревали. Во всяком случае, меня никто не беспокоил. Ни разу.

Незадолго до лета 1943 года Гитлер приехал в Бергхоф. Меня не было на том совещании. Тогда несколько человек составили Гитлеру компанию за чашечкой чаю, и в их числе Бальдур фон Ширах, гауляйтер Вены, и его жена Генриетта, дочь фотографа Генриха Гофмана[96]. Я не знаю, о чем они разговаривали, мы между собой потом этот эпизод не обсуждали. В чем я уверен, так это в том, что Бальдур фон Ширах через некоторое время остался с Гитлером наедине на балконе, а Генриетта больше поблизости от фюрера не появлялась.

Бомбардировки становились все более интенсивными[97]. У меня была прямая связь между канцелярией и домом, так что я мог немедленно предупредить жену в случае воздушного налета. Если мне в руки попадала военная сводка, предупреждающая об атаке, то в сравнении с сиренами городского оповещения я выигрывал от пяти до десяти минут. Герда, в свою очередь, предупреждала живущую по соседству семью с четырьмя детьми. Для этого ей достаточно было просто нажать на кнопку, установленную в гостиной Германом Грецем, техником Почтовой службы. Электрический провод, соединяющий две наших квартиры, передавал им сигнал тревоги. И они вместе отправлялись в одно из построенных неподалеку бомбоубежищ.