Отрава для сердец - Елена Арсеньева

Несчастные женщины, которых с детьми приютил великодушныйПьетро, особенно растрогали Троянду. Несчастные! Кто же они такие? Служанки? Ейочень захотелось с ними познакомиться, повозиться с детьми, но Аретино непозволил. Однако теперь Троянда утешала себя во время долгого одиночества:«Пьетро нужны деньги, чтобы помогать бедным людям!» – и не то чтобы меньшетосковала по нему, но переносила тоску более стойко. Она-то ведь по-прежнемубыла предоставлена лишь самой себе… и Молле.

* * *

Между прочим Молла все более приковывала к себе ее интерес.Она уже не была для Троянды диковинным существом, неким подобием человека.Грубые черты черного лица, сверкающие белки глаз и вывернутые губы перестали еепугать. Возможно, там, в Африке, Молла вполне бы могла сойти за привлекательнуюдевушку. Если бы не ее чрезмерно пышные формы…

Интересно, что негритянка лишь на полпальца превосходиларостом Троянду, но казалась рядом с ней, тонкой и стройной, настоящейвеликаншей из-за своей толщины. Молла постоянно носила какие-то свободные,очень яркие балахоны, а в последнее время так растолстела, что даже этиразвевающиеся тряпки плотно обтягивали ее раздавшиеся бедра и живот. Это былотем более странно, что ела служанка совсем немного, в основном – доедая с блюдТроянды, и то не дочиста. Похоже, что толщина ее имела своей причиной какую-тоболезнь – тем более что в последнее время она смотрела как-то уныло, а поройдаже вскрикивала, хватаясь за живот, словно ее пронзала страшная внутренняя боль.Троянда жалела служанку и не поручала ей никакой тяжелой работы. Она бы дажепосочувствовала Молле, хотя, прожив три месяца бок о бок, они так и не сказалидруг другу почти ни слова, кроме коротких приказаний от госпожи и робкого: «Да,синьора. Как прикажете»…

Молла не жаловалась, терпела свою болезнь молча и толькостаралась держаться подальше, когда появлялся господин. Впрочем, ее услугипочти не требовались, ибо Пьетро предпочитал сам раздевать возлюбленную – еслихватало на то терпения, конечно, – ну а одевалась она уже днем, после егодовольно раннего ухода. Только тогда появлялась Молла… Но однажды Аретино ушел,и Троянда проснулась, и уже полдень близился, а служанка все не шла.

Сперва Троянда ждала терпеливо, потом начала потихонькусердиться. Нет Моллы – значит, нет завтрака, нет ванны, нет притираний иодеваний. Разумеется, и одеться, и причесаться можно без чужой помощи. А какбыть с едой и водой? В самом деле, не высунешься же, голая и грязная, вкоридор, не закричишь в никуда и никому:

– Я хочу помыться и поесть!

Троянда почувствовала, что готова разозлиться и нажаловатьсяна нерадивую служанку Аретино. И вдруг ее осенило: да ведь помыться можно вфонтане! Там чистая и довольно теплая, прогретая солнцем вода. А потом онаоденется, причешется – и потихоньку отыщет Пьетро, или, на худой конец, Луиджи,или просто буфетную и кухню.

От этой замечательной мысли Троянда даже подпрыгнула!Пьетро, конечно, не велел ей никуда ходить, и она не решалась его ослушаться,но ведь сейчас у нее появился вполне достойный для этого предлог. Не с голодуже умирать, в самом-то деле. Молла виновата куда больше, чем она, это ведь ееотсутствие вынудит Троянду ослушаться Пьетро!

Теперь она боялась лишь одного: чтобы Молла вдруг неявилась. Или, храни боже, придет другая служанка… Нет, надо спешить!

Вне себя от радостного ожидания, она сорвалась с постели иринулась в сад, прихватив с собою простынку – вытереться после купания – икружевную сорочку. Впрочем, она вполне могла ходить совершенно голая: все равнов ее покои не заглядывает никто, а Пьетро придет лишь к ночи.

В щебечущем, благоухающем, шелестящем и сверкающем садикеона сорвала с себя рубашку и прыгнула в чашу бассейна, не сдержав восторженногокрика.

О вода… какая вода! Живая, не холодная, не горячая – теплая,вся пронизанная солнцем. И пахнет солнцем и дождем. Все, никаких больше ванн:Троянда с этого дня будет купаться только в фонтане! Она плескалась, смеялась,что-то выкрикивала… Прервать это райское наслаждение вынудил голод. Почему-топосле купания есть захотелось еще сильнее, и Троянда выскочила из фонтана также проворно, как забралась сюда. Вытерлась, нежась под лучами солнца, наспехподобрала намокшие волосы, которые стали мягкими, легкими и пахли свежестью,как и все тело, натянула сорочку и начала обуваться. По утрам она носилашелковые мавританские туфли без задников, и теперь одна такая туфля куда-тозадевалась. Похоже, вскочив на парапет и в восторге тряся ногами, Трояндазашвырнула свой башмачок невесть куда. Не идти же босиком по колючему песку!

Она спрыгнула с парапета на полосу зеленой травы и пошла поней, озираясь в поисках туфли. Босым подошвам было так приятно! Трава ласкалаих, как шелк. И Троянда с удивлением осознала: это уже было, было с ней! Онавспоминала зеленую траву, по которой бежала босиком… этой травы было много,много, целое море, простирающееся до самого горизонта, а из зелени выглядывалималенькие цветочки: желтые, белые, ярко-розовые, необычайно синие. Где этобыло? Было ли? Или приснилось во сне?

Захваченная живым, острым, душистым воспоминанием, Трояндазамерла, прижав руки к груди и растерянно озираясь… как вдруг увидела нечто, отчего дыхание ее на миг пресеклось.

В тени магнолии, усыпанной огромными, белыми, словно бывосковыми цветами, лежала какая-то темная груда. Она была едва прикрыта чем-тоалым, скомканным, и Троянда не поверила своим глазам, когда разглядела, что этолежит Молла, едва прикрытая своим задранным на грудь ярким балахоном.

Так вот куда она пропала! Госпожа ждет, а эта негоднаянегритянка спит в кустах, даже не замечая, как безобразно задралось ее платье.

Троянда гневно ринулась вперед – и замерла.

В позе Моллы, лежащей так неподвижно, с безвольнораскинутыми ногами, было что-то жуткое! Дрожь прошла по плечам Троянды, оназамерла, не решаясь позвать и нарушить тишину, которая только что быласолнечной, трепещущей, звенящей, но вдруг сделалась мертвенной, давящей. Онамогла только затаить дыхание и смотреть…

Она могла только смотреть, и глаза ее, постепенно привыкая ксумраку тенистого уголка, начинали все отчетливее видеть запрокинутую головуМоллы, ее широко разбросанные руки, в которых были зажаты пучки с корнемвыдранной травы, огромные груди, окаменело воздетые к небесам, опустившийся,вдруг сделавшийся плоским живот, мучительно раздвинутые ноги… и лужу крови, вкоторой она лежала, которая уже не лилась, а почти вся впиталась в землю.