Кровь и лед - Роберт Мазелло

Вертолет несколько раз чуть подпрыгнул на платформе, покачиваясь, словно девочка-подросток на высоких каблуках, а затем, как будто обретя уверенность в собственных силах, взмыл вверх, одновременно разворачиваясь носом к корме ледокола. Когда корабль остался далеко внизу, вертолет заложил вираж и взял курс на юго-запад. Последнее, что увидел Майкл за бортом, был разбитый иллюминатор на ходовом мостике. Мертвого альбатроса уже извлекли, а пробоину наспех заделали досками, скрепив их крест-накрест алюминиевыми пластинами и герметизирующей клейкой лентой.

Под ними раскинулось море Уэдделла, названное так по имени шотландского охотника на тюленей Джеймса Уэдделла, одного из первых, кто исследовал его в 1820 году. Поверхность воды была сплошь покрыта многочисленными дрейфующими льдинами и исполинскими айсбергами. Они были испещрены глубокими рваными разломами, которые сверху отчетливо просматривались до самого дна; при особо удачном освещении, когда лучи солнца падали под нужным углом, лед внутри расселин сверкал ярким неоновым светом. А когда освещение менялось, чудилось, будто внутри внезапно выключали электричество, и трещины в леднике вновь приобретали вид уродливых шрамов, темных рубцов на мертвенно-бледном лице.

В наушниках раздался треск, и голос энсина Диаса сообщил, что полет займет около часа.

— Надеемся, полет пройдет гладко. Хотя вы уже заметили, что ситуация здесь меняется стремительно.

При этих словах Майкл невольно глянул на Дэррила, которому недавней качки на ледоколе, наверное, хватит до конца жизни. Наушники у биолога были сняты, а сам он блаженно спал, приоткрыв рот и склонив голову на широкое плечо Шарлотты. Врач сидела в больших круглых солнцезащитных очках и задумчиво смотрела на океан.

Майкл догадывался, о чем она размышляет. Когда летишь над безжизненной ледяной пустыней Антарктики, волей-неволей в голову начинают лезть разные, порой самые неожиданные мысли — о незначительности собственной ничтожной жизни и о том, что любая пустяшная неполадка может запустить цепочку событий, результатом которых станет катастрофа или даже гибель. Несмотря на подвиги некоторых исследователей, охотников на тюленей и обычных моряков, веками бороздивших эти опасные воды, Антарктический континент по-прежнему остается самым малонаселенным местом на Земле. Только крайне суровые условия и спасают его от вторжения человека. Когда затраты на добычу последних уцелевших китов ради китового уса и жира стали слишком высокими, их лов наконец прекратился. В результате безжалостного хищнического промысла на морских котиков их почти полностью вывели — сотни и сотни тысяч беззащитных особей зарубили прямо на льдинах, а детенышей обрекли на голодную смерть. Куда бы ни ступала нога человека, истребление животных было таким жестоким, таким беспощадным и таким быстрым, что любой вид оказывался на грани вымирания всего за какую-то сотню лет.

Человек вновь и вновь убивал курицу, несущую золотые яйца.

Цитадель Южного полюса в конце концов выдержала осаду потенциальных завоевателей, отгородилась непроходимыми льдами и убийственным холодом от непрошеных гостей, оставив место лишь ученым. Научные базы и исследовательские станции, вроде станции Адели, разбросаны по всему побережью Антарктиды, но они не более чем маленькие черные камушки, оказавшиеся на широком пляже среди белого песка, — чужеродные темные крапинки в мире синего моря и гор кристально чистого снега. Большинство станций, как узнал Майкл за обедом в офицерской столовой, почти никакого отношения к науке не имели, а служили исключительно одной цели: застолбить территорию и право государства на безграничные минеральные ресурсы.

— Антарктида — единственный континент на планете, не разделенный по территориальному признаку, — как-то просветила его лейтенант Хили за ужином. — В пятьдесят девятом году был подписан «Договор об Антарктике». В нем говорится, что Антарктика, то есть океан или суша южнее шестидесятого градуса, должна оставаться международной зоной, свободной от ядерного оружия. Под документом подписались сорок четыре государства.

— Впрочем, захватнические амбиции стран это не остановило, — добавил Дэррил, накладывая в тарелку картофельное пюре. — Пришел один, придут и остальные.

Лейтенант Хили печально улыбнулась:

— Вы правы. Многие страны, включая таких новичков, как Китай и Перу, построили так называемые научно-исследовательские станции. Таким способом они обеспечивают право на свое участие в любых дискуссиях по поводу Антарктики, а значит, и право на использование природных ресурсов в будущем.

— Иными словами, они, как и мы, спешат занять места за столом, чтобы не быть в стороне, когда начнется дележка пирога. — Дэррил пропихнул в рот еще один комок пюре и, прежде чем успел его проглотить, добавил: — А начнется она обязательно.

Майкл не сомневался, что биолог прав, хотя, глядя в иллюминатор на скованную льдами панораму внизу и большой бронзовый шар солнца на линии горизонта, не мог поверить, что вскоре здесь все изменится. Казалось, бескрайние льды и волнующееся море до скончания веков останутся такими же неприступными, какими были всегда.

На западе появились первые признаки штормового фронта, на который намекал капитан. Тонкие серые тучи, словно мрачный саван, изорванный на полоски чьей-то невидимой дланью, постепенно заволакивали небо. Океан тоже начал волноваться; с каждой минутой волны становились все выше, пенились, сталкиваясь друг с другом. Гонимые усиливающимся ветром, стаи морских птиц беспорядочно метались в воздухе.

Дэррил уже проснулся и сидел прямо; очевидно, морская болезнь наконец его отпустила, так как кожа ученого хоть и выглядела очень бледной — что, впрочем, для рыжего человека нормально, — но уже утратила зеленоватый оттенок. Он улыбнулся Майклу и поднял большой палец. Шарлотта изучала разложенную на коленях карту.

Майкл обратил внимание, что Диас и Джарвис что-то активно обсуждают, показывая на многочисленные приборы и мониторы, а спустя несколько секунд почувствовал, что вертолет начал набирать высоту и вроде бы скорость — по бескрайней белой равнине визуально определить было трудно. Уж не надвигается ли штормовой фронт быстрее, чем они предполагали?

Журналист откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Он испытывал неимоверную усталость; спать на борту ледокола было сплошным мучением. В непрерывном гуле двигателей и грохоте винтов, крошащих льдины размером с автобус, в сырости и холоде каюты (от одежды до сих пор несло плесенью) ему едва ли удавалось спать более двух часов подряд. Пару раз во время шторма Майкла даже сбросило с койки на пол. Какое бы спальное место ему ни выделили на станции Адели, он с нетерпением ожидал того момента, когда сможет лежать на неподвижной кровати и не бояться, что самый смертоносный океан на свете, бушующий всего в нескольких футах от уха, проломит переборки и потопит корабль.

Вспомнилась Кристин. Изменилось ли что-нибудь в ее состоянии? Как все-таки странно быть оторванным от мира, внезапно отдалиться, во всех смыслах, от тягот и забот обыденной жизни. Да, он в какой-то степени полностью самоустранился от друзей, семьи и работы. После несчастного случая Майкл замкнулся в себе и переживал горе в одиночестве, не подходя ни к компьютеру, заваленному электронными письмами, ни к телефону, автоответчик которого отфутболивал звонящих. Тем не менее, случись что-то из ряда вон, он немедленно об этом узнал бы. Младшая сестра Кристин так или иначе найдет способ сообщить новость. Но там, куда он направлялся, регулярная связь с внешним миром была затруднена, и возможности должным образом отреагировать на скорбную весть стремились к нулю. Едва ли удастся примчаться к смертному одру или, что хуже, могиле из самого труднодоступного уголка земного шара.