Коллапс. Случайное падение Берлинской стены - Мэри Элиз Саротт

достаточной для того, чтобы осудить отца. Они предпочли уйти из той квартиры, хотя у них не было никаких гарантий, что найдется другая.

В итоге Радомски и Шефке оказались у Реформатской церкви с высокой башней, которая стояла прямо у северного изгиба кольцевой дороги. Служители Реформатской церкви, в отличие от церкви Святого Фомы, оставили парадную дверь, выходящую к кольцевой дороге, открытой, на тот случай, если участникам марша понадобится убежище. Двое восточных берлинцев вошли в церковь и постучали в одну из внутренних дверей, которая оказалась входом в квартиру Ханса-Юргена Зиверса (сорокашестилетнего пастора церкви) и его семьи. Берлинцам повезло. Другие служители Реформатской церкви проявляли такую же антипатию к активистам, как и некоторые лидеры церкви Святого Николая, но Зиверс – бывший механик, позже изучивший богословие, – симпатизировал диссидентам.

Зиверс вспоминал, что, когда он открыл дверь, на пороге стояли двое очень встревоженных молодых людей. Интуиция подсказала пастору не спрашивать имен – ни в тот момент, ни после. Кто они такие, он узнает только позже. Радомски и Шефке сообразили, что смысла пытаться завести светский разговор нет, и сразу же задали прямой вопрос: можно ли воспользоваться церковной башней, чтобы заснять начинающиеся события? Шокированный Зиверс на мгновение задумался. Он был испуган – эти двое могли оказаться тайными агентами Штази, – но его убеждения подсказывали, что если той ночью перед его церковью прольется кровь, то это не должно остаться без внимания. Напротив, это должны увидеть как можно больше людей, «даже в Америке, и Японии, и вообще повсюду, иначе здесь ничто никогда не изменится».

Зиверс сильно рисковал, доверившись двум незнакомцам и позволив им воспользоваться церковной башней. Подумав о возможных последствиях для семьи, он попросил их, чтобы в случае задержания они не признавались, что это он их впустил. Радомски и Шефке согласились, а затем спросили, можно ли на время спрятать оборудование в его комнате (одно это уже было достаточным основанием для ареста в тот день), пока они бы оценили ситуацию в городе и купили еды и других припасов. Зиверс согласился, но с условием, что они заберутся на башню прежде, чем храм откроется в пять часов для вечерней молитвы о мире, которая будет проходить в Реформатской наряду с церковью Святого Николая и некоторыми другими. Двое пообещали вернуться вовремя и ушли. Зиверс оцепенел, когда сразу же после этого домой неожиданно вернулся один из его сыновей, – он не без труда скрыл от мальчика оборудование для видеосъемки, потому что не хотел впутывать его.

Радомски и Шефке направились к церкви Святого Николая, надеясь разузнать полезную информацию о приближающемся столкновении. Хотя они полагали, что им и так уже достаточно повезло с Зиверсом, и не ждали, что удача вновь им улыбнется, в церкви они случайно встретили своего самого надежного курьера – Ульриха Шварца. Шварц был западным немцем и жил в Восточном Берлине как корреспондент журнала Spiegel. Впервые он приехал сюда в 1976 году, как только Заключительный акт СБСЕ позволил западным корреспондентам работать в ГДР, но его выдворили примерно через год за публикацию диссидентских материалов. Тем не менее с приходом эпохи Горбачева власти Восточного Берлина неохотно пустили его обратно, и вскоре Шварц вышел на контакт с Шефке. Шварц был особенно полезен, ведь благодаря соглашениям СБСЕ он мог проходить через контрольно-пропускные пункты без обыска. Но Штази с того момента не спускало с него глаз, легко уговорив полдюжины новых соседей Шварца шпионить за ним.

Шефке не говорил Шварцу, что они собираются в Лейпциг, но он тоже решил туда поехать, несмотря на введенный там запрет на журналистскую деятельность. Шварц совершил уловку, оставив свою машину на парковке аэропорта Берлин-Шёнефельд за пределами Восточного Берлина, но не полетел самолетом, а сел на поезд до Лейпцига. Прибыв в Лейпциг, он, как и Радомски с Шефке, решил направиться к церкви Святого Николая. Она, словно магнит, весь день притягивала к себе людей, в том числе и юную американку Белинду Купер. Наши герои знали Купер благодаря общим друзьям в Восточном Берлине, состоявшим в протестной группе, для которой Белинда выполняла курьерские поручения. Эти общие друзья попросили Купер поехать в Лейпциг и быть готовой впоследствии дать свидетельские показания о марше и кровопролитии, если бы оно случилось. Как гражданка США она полагала, что сможет вернуться на Запад и разнести вести о произошедшем. Но до приезда в Лейпциг она не подозревала, насколько в действительности опасна ее миссия.

После их случайной встречи в церкви Святого Николая все четверо пришли к выводу, что, судя по количеству стянутых в город силовиков, дела обстоят плохо и безопасность может обеспечить только большое количество демонстрантов. Они договорились встретиться поздним вечером в фойе лейпцигской гостиницы «Меркур» – убедиться, что со всеми все в порядке, а затем вместе вернуться в Берлин на машине, на которой приехали Радомски и Шефке. Отель обслуживал иностранцев, поэтому вероятность столкновений в нем была невысокой, а Купер и Шварц могли ждать там, не вызывая подозрений. Когда четверка разделилась, Радомски и Шефке направились обратно в Реформатскую церковь, чтобы подняться на башню до начала молебна.

Казалось, будто всем в тот день пришла в голову одна и та же мысль: прийти к церкви Святого Николая или позвонить в нее – поэтому людской поток буквально бурлил, что внутри, что снаружи ее. В городе, лишенном свободы собраний, прессы и слова, жители Лейпцига использовали телефонные линии церкви как своего рода новостное агентство. Фюрер и другие служители получали звонки со всего города, часто анонимные, предупреждавшие их о развитии событий. Стоило положить трубку, как телефон звонил снова. Фюрер уговорил жену отвечать на постоянно поступающие звонки. Они узнали, что людей с работы отпускают раньше с наставлением как можно скорее покинуть центр города, ехать домой и оставаться там. Школы тоже отменили занятия. Многие звонили в церковь с информацией об офицерах в форме, в том числе армейских, которых в городе становилось все больше. До Фюрера дошел слух, что членам партии поручили заполнить церковь, чтобы в нее не смогли попасть настоящие участники молебна.

Поэтому Фюрер и его коллеги не удивились, когда уже к половине второго у входа собралось больше тысячи партийцев. Позже Гельмут Хаккенберг признал, что этот шаг привел к обратному результату. Поскольку толпа лоялистов набилась в храм, большое количество людей осталось на улице, где их оказалось труднее сдерживать, чем если бы они находились внутри. В конце октября Хаккенберг признал: «Товарищи, мы пошли в церковь, и я должен сказать, что это было