Упасть в облака - Светлана Слижен

– Да. Что по этому поводу думаешь?

– Что думаю? Тебе честно сказать?

– Конечно.

– Хорошо. Если честно… – Он почему-то не смотрел жене в глаза. – Если совсем честно, то сексуальная жизнь никогда не была у нас «очень». Ну… вот так сложилось. Что поделать? В мире много других классных вещей.

«А вот сейчас было обидно, тем более после сегодняшней ночи, – подумала Вера, сжимая губы. – Черт возьми, я столько раз пыталась ему угодить, училась всяким штукам-дрюкам, а оно, оказывается, было «не очень». Есть с чем сравнивать, выходит? Да и если было «не очень», можно было бы вежливо сказать, что так и так лучше не надо делать, а вот так и так – надо. Разве не для этого люди придумали речь?».

– Достаточно честно? – Андрей лег на кровать и, уставившись в потолок, тихо процедил: – Хоть совсем домой не приходи…

«Ах! Так тебя здесь напрягают вопросами? А может, потому, что ты не даешь внятных ответов ни на какие из них?!» Обида уже побежала по Вериным венам, отравляя организм недоверием и неконтролируемым желанием сделать больно в ответ.

– Я не понимаю тебя, Андрей. Давно не понимаю, – сухо сказала она и встала, накидывая халат. – И для меня загадка, почему Маша вчера доверилась тебе.

– Реально не понимаешь?! – почему-то взбесился муж и снова вскочил на ноги. – Не понимаешь, почему?

– Не понимаю.

– Да потому что ты… ты – танк, Вера! Как твоя мать. Ты давишь и не замечаешь этого.

– Я? Танк? Как моя мать? – беззвучно переспросила она дрожащими губами.

Для женщины, положившей жизнь на то, чтобы не быть такой жесткой и прямолинейной, как Татьяна Александровна, это было самое страшное, что только можно было услышать. «Как мать? Я? Да я… я каждое свое слово продумываю, постоянно боюсь кого-нибудь обидеть… Я после тридцати все-таки выучилась на психолога. Потому что устала искать причинно-следственные связи в одиночку! А ты… ты все никак не можешь назвать вещи своими именами и объяснить наконец, что происходит в твоей душе! Я все терплю, терплю, надеюсь, что ситуация исправится… но не вижу никаких встречных шагов…»

Вера села на кровать и закрыла ладонями уши. Не может быть! Не может быть, чтобы это говорил мужчина, к которому она второй десяток лет ищет подход, ищет бережно и местами в ущерб себе. Не может этого быть… В ее глазах-зеркальцах все помутнело и исказилось. Первые набухшие слезы сорвались по щекам вниз и за ними по проложенным влажным дорожкам покатились другие, набегая друг на друга. Еле успевая промакивать их пододеяльником, она шептала:

– Я? Танк? Я?

– Да, Вера, танк, – Андрея трясло, будто плотину под натиском потока, которому невозможно больше противостоять. – Мягкий такой. В розовых тапках. Ты же со спины подходишь, неслышно совсем, ласково так говорить начинаешь, в глаза заглядываешь с таким… участием… что и не отвертеться, не деться никуда от тебя. Ты со своей искренностью везде ведь достанешь… ты… ты встанешь вплотную и… ложку свою стерильную в нутро человеку засунешь, поглубже так пропихнешь… и давай шарить там в поисках ответов на свои вопросы. Может ли это человек выдержать, больнее ли ему от этого или легче – тебе плевать! Тебе ответы вынь да положь. А если человек сам не понимает, что у него внутри происходит? Или чувствует такой стыд и ужас, что рассказать о своей боли никому не может, а? Что если так, Вера? Как тогда быть?

«Какой стыд? За что? – застучало у нее в ушах. – Что за ужас у него в душе, о котором рассказать мне не в силах?»

– Вера, родная, я не знаю, что делать… Не знаю… Не знаю, какие слова найти, чтобы только тебе и Маше больнее не сделать.

«Все-таки не бывает дыма без огня, ох, не бывает. – Злость и решимость моментально высушили ее лицо. – Выходит, ему все-таки есть, что скрывать. Опять все вокруг да около, чтобы только себя не выдать. А зачем тогда эту ночь тут провел? Почему я доверилась ему, а он – как всегда? Чем я заслужила такое к себе отношение?»

– Итак, – Вера встала и решительно запахнула халат. – Получается, ты мучаешься со мной, а я – с тобой? Наверное, пора эти мучения прекратить.

Самолет ожидал разрешения на взлет. Вера поглядывала вперед, где через пять-шесть рядов кресел мелькали рыжеволосая макушка дочери и завязанные странным пучком разноцветные дреды ее подружки. Андрей покупал билеты в Черногорию за пару дней до вылета, заранее зарегистрироваться на рейс не успели, и трех свободных мест рядом уже не оказалось, поэтому сейчас Вера сидела отдельно от девочек, между пожилой дамой, обмахивающей себя веером около иллюминатора, и полным мужчиной, нашептывающим молитвы и тайком отхлебывающим из фляжки алкоголь. Несчастный явно боялся летать, и Вера наверняка поддержала бы его беседой на отвлеченные темы, если бы сама не находилась в жутком состоянии.

После того злосчастного утра, когда они с Андреем проснулись вместе, она словно прыгнула в пропасть и до сих пор летела, поражаясь своей внезапной смелости и не зная, сможет ли когда-нибудь достигнуть дна, чтобы оттолкнуться от него и начать подъем наверх в одиночку. Пока же она только боролась с потоками собственных сомнений, которые бросали ее то в одну, то в другую сторону, сбивая с внезапно выбранного пути.

В то утро, уничтоженная словами мужа, Вера быстро привела себя в порядок и пошла в ЗАГС, чтобы подать заявление на развод и вечером сообщить супругу радостную весть – он может больше не опасаться быть раздавленным танком. Но все оказалось не так просто: при наличии несовершеннолетних детей и совместного имущества нужно было обращаться в суд, где оперативно вопрос мог быть решен только при обоюдном желании супругов расторгнуть брак и достижении договоренности о разделе имущества и опеки над дочерью.

Андрей был обескуражен новостью. Он не мог понять, зачем жена это делает и именно сейчас, в такой трудный для него период. Он уверял ее, что она просто погорячилась, что неправильно его поняла и что ей срочно нужен отдых, который он как раз и организует в данный момент для нее и дочери. Он уговорил Веру отложить подачу заявления на месяц и дал слово, что если и после возвращения с моря она будет настаивать на разводе, то они вместе подадут заявление в мировой суд, потому что силой никто никого удерживать не собирается.

В принципе Андрей говорил все правильно: конечно, Вера поддалась эмоциям и действовала поспешно, но ей не давала покоя его настойчивая просьба никому ничего не говорить пока о возможности их развода. Это наталкивало на мысль, что на самом деле муж больше всего переживает из-за разрушения своей карьеры, а не семьи. В любом случае, сейчас надо было взять себя в руки, за трое суток закончить работу над свадебным платьем и уехать из города, чтобы помочь восстановиться дочери после расставания с мальчиком, а также разобраться в самой себе.

В салоне самолета было душно, взлет задерживали, и Вере начало мерещиться, что плотная, поблескивающая на солнце черная нить вынырнет сейчас из-под соседнего кресла и извивающейся лианой поползет по ее ногам и рукам к горлу, лишая возможности дышать и двигаться. «Довышивалась», – подумала Вера. Последние трое суток она день и ночь выкладывала пряжей одно и то же слово – «LoveLoveLove», впадая в состояние безумной медитации под аккомпанемент раздирающих душу обид и размышлений, периодически прерывающихся на срочные сборы в отпуск. И снова, снова черным по белому – «LoveLovelove» – будто прописывая нитью по ткани аффирмацию, которая должна что-то вбить в подсознание Веры.