Миф о Христе. Том I - Артур Древс

господина и царя, как это мы видим в «Бальдере» англосаксов, в «Бальдуре» северных германцев, в «пане» славян, в «паласе» санскритских наречий, в «пальмусе» лидийцев, в «Беле» ассирийцев, в «Баале» сирийских народностей. Бальдер же, этот бог солнца и лета, является не чем иным, как ипостасью бога Одина, небесного отца, который так же, как Аттис, Озирис и Адонис, умер от кабана. И, подобно тому, как из крови убитого Адониса выросли анемоны, а из крови Аттиса — фиалки, подобно этому из крови убитого Одина должны были вырасти весенние цветы. Во время больших мартовских празднеств в честь Аттиса центром всей обрядности, приуроченной к празднику, являлся столб или пихтовый ствол, убранный фиалками и изображениями Аттиса, в такой же мере символизировавший бога, в какой раньше, в седой древности, это должен был делать человек, олицетворявший божество и предававшийся смерти для того, чтобы оживить угасающие силы природы.

В стихах Гавамала из Эдды Один говорит о себе: «Я знаю, вот уже десять ночей напролет вишу я на колеблемом ветрами дереве, пронзенный копьем, посвященный Одину, я сам — самому себе»[12].

В муках своего самопожертвования обрел Один новую силу и новую жизнь. Эти муки дали ему возможность изобрести волшебные руны, сделаться господином природы, получить дар бессмертия и из бога природы превратиться в бога духовного творчества и культуры. Это — то же самое представление, которое мы встречаем в культе Аттиса, умирающего и воскресающего бога. Близкое родство этих представлений становится особенно ясным после того, как мы убедимся, что и в мифе о Бальдуре основой тоже является жертвенный культ, что миф о Бальдуре является, так-сказать, лишь текстом религиозной драмы, воспроизводившей в обрядовых символах ежегодную драму природы, которая разыгрывается, по представлению древних, при угасании солнца и ознаменовывалась в их религиозной практике умерщвлением живого человека, как олицетворения умирающего божества. Правда, если в северном мифе речь идет об испытаниях умирающего бога солнца и плодородия, то в мифах малоазиатских народов этот бог превратился под влиянием иных климатических условий в бога умирающей и воскресающей растительности, не потеряв, однако, и в новом облике тех черт, которые характеризовали его, как возрождающегося после суровой зимы солнечного бога.

Однако, и миф о солнечном боге не приводит нас еще к подлинной основе, послужившей источником рассказов о рождении божественного младенца. Персидская религия была религией не столько света и солнца, сколько огня, и солнце считалось лишь самым важным и замечательным его проявлением. Дионис, как и все боги животворящего тепла, жизненных соков и плодородия, тоже является в самой глубинной своей основе богом огня. В культе же огня рождение бога стоит в центре всех религиозных представлений и приобретает те черты, которые определяются приемами, употреблявшимися в жреческой практике при возжигании священного огня. О форме, в которой оно происходило, мы узнаем из аутентичного свидетельства древнейших религиозных обычаев у индийских арийцев. У них божественным олицетворением огня является Агни (ignis, огонь), как это явствует из самого названия его. Мистическое рождение Агни воспевается во многих гимнах Ригведы. На заре, едва только утренняя звезда возвестит близкий восход солнца, жрец призывает своих помощников и принимается за возжигание священного огня посредством трения двух кусков дерева (арани), в которых, по представлению верующих, таится Агни. Когда, появляется первая искорка «в материнском лоне», т. е. в том месте, где происходит трение деревянной подставки, с ней обращаются, как с новорожденным младенцем. Ее осторожно помещают на пучок соломы, загорающейся ярким светом. По одну сторону новорожденного огня находится мистическая «корова», т. е. подойник с молоком, и сосуд с маслом, олицетворяющие животную пищу, а с другой стороны — священный напиток «сома», олицетворение жизненных соков, символ жизни. Жрец машет над огнем маленьким опахалом в виде флажка, подбавляя «новорожденному» воздуха «для дыхания». Затем «дитя» торжественно поднимают на алтарь. Жрецы окружают огонь и особыми, снабженными длинным стеблем, ложками льют в пламя растопленное масло («грита») и «сому», после чего Агни называется уже «помазанным» (Акта). Пламя вздымается ввысь. Бог является во всей славе своей. Своим пламенем он прогоняет демонов и пронизывает окружающую тьму. Все существа призваны на чудесное зрелище торжества Агни. С неба спешат боги (цари), с полей пастухи со своими стадами, вое они благоговейно падают ниц перед новорожденным и в гимнах радости воздают хвалу ему. Божество растет у них на глазах. Едва успев родиться, Агни устремляется уже к «учителю всего живущего», к «мудрейшему из мудрых» и открывает людям тайны бытия. И в 70 время, как все вокруг осияно им, едва выплывет солнце над горизонтом, Агни, окутанный дымными облаками, уносится в треске языков пламени на небо, где соединяется с небесным светом.

В такой именно обрядовой форме происходило в Индии возжигание священного огня каждое утро и поклонение ему (Агниготра). Но с особенной торжественностью исполнялся этот обряд во время зимнего солнцеворота, когда дни начинали удлиняться (Агништома). В это время праздновалось окончание «темной» годины, «питрианы» или «поры Манов», в течение которой культ богов несколько замирал. Ангиры, т. е. священные певцы, призывали богов вернуться, приветствовали их почтительными гимнами, славили начало «светлого» времени года, — «Девайаны», когда Агни с другими богами должен вернуться к людям, и возвещали народу «благую весть» (евангелие) о том, что бог света родился. Это празднество тоже является, как это показал Гильдебранд, только воспоминанием индийских народов о «древней северной отчизне», ибо в Индии, где разница между самым длинным и самым коротким днем не больше четырех часов, вряд ли имелось особое основание праздновать «возвращение» света. Более того: описанный нами культ, кажется, восходит ко времени первых опытов искусственного добывания огня и сохранил в себе воспоминание о той ликующей радости, которую должно было вызвать изобретение огня у первобытных людей, окруженных ужасами каменного века,

В ведийском культе Агни мы почти наверное имеем прообраз и источник всех рассказов о рождении богов огня и солнца в его чистом виде. Все эти боги появляются на свет «божий» из таинственной тьмы. Критский Зевс родился в пещере, Митра, Дионис и Гермес — в темном гроте, Гор — в «хлеве» (храме) «священной коровы» (Изиды)[13]. Иисус тоже родился глубокою ночью в «невзрачном хлеве» вифлеемском. Первоосновой всех этих рассказов является Агни, который, подобно искре, зарождается в темной выдолбленной дыре. Гимны Ригведы часто упоминают об этом «убежище» Агни и о «таинственном его рождении». Они часто изображают богов, отправляющихся на розыски новорожденного младенца. Они говорят об «Ангирах», которые обнаруживают скрытого младенца и втайне воспитывают его. Даже представление о том, что