Не будите спящую принцессу - Наталья Резанова

На площади перед пивной я замедлила шаг. Именно здесь начались роковые события, сгубившие покой мирного Киндергартена. Я невольно подняла голову, чтоб взглянуть на флюгер, в который ударился болт Сая Штюккера. Вечерело, но в полумраке еще можно было разобрать очертания невнятной зверюги. Нет, это точно был не дракон. Не скажу, чтоб я много повидала драконов в своей жизни, но таки повидала, а с некоторыми даже была хорошо знакома. Как же эта монструозность называется? Мантихор? Амфисибена? Грифон? Нет, грифона я хорошо знаю, у одного моего приятеля в гербе был грифон...

Тут меня окликнули с террасы, увитой плющом.

— Милиса! Не хотите ли зайти?

Это бы ни кто иной, как хозяин заведения — пресловутый Ферфлюхтер, враг ректора.

— Отчего бы нет?

Терраса, которая обычно в это время была полна посетителями, нынче пустовала — видимо, сказывались последствия мобилизации части населения на работы в Бальзамин и к источникам Киндербальзама. Вот если бы и в зале было пусто, я бы удивилось. Но там народ имелся и, как обычно, предавался поглощению фирменного напитка.

Ферфлюхтер, однако, отыскал для меня свободный столик в углу.

— Что будете заказывать?

— А что у вас нынче подают?

Пока он перечислял (свиные ноги, свиные ребра, свиные потроха, свиной язык, свиной рулет, свиные языки, капуста жареная, капуста тушеная, капуста квашеная, капуста в уксусе... и прочее в том же духе), я смотрела на Ферфлюхтера. Он был уже весьма в летах, с неоспоримым брюхом, свидетельствующим о том, что он не пренебрегает подаваемыми здесь напитками, и обычно, благодаря бодрости и подвижности, может служить живой рекламой своему заведению — хоть на вывеске его малюй с надписью: «Бюргеры Киндергартена! Магистрат предупреждает: пиво полезно для вашего здоровья!». Обычно — Но не сегодня вечером. Его щеки как будто опали, румянец исчез, под глазами были синяки, и даже брюхо под кожаным передником выглядело как-то уныло, точно было нажито водянкой, а не поглощением хмельного.

— Что это вы, сударь Ферфлюхтер, как будто заболели? — перебила я его.

— Не то чтоб заболел, милиса, а... стыдно сказать, плохие сны замучили. Всегда спал как убитый, горя не знал, а тут... Ужас! И встал еле живой...

— И что же вам снилось?

— Не стоит об этом говорить... глупость такая... Вы так и не назвали заказ.

— Хорошо. Давайте отбивные, квашеной капусты и кварту темного пива.

— Сейчас вам принесут. — Он удалился, что-то бормоча под нос. Мне показалось, что я расслышала:«Я, конечно, ненавижу киндербальзамовскую воду, но не до такой степени»...

Эти слова меня чрезвычайно заинтересовали, и я решила расспросить Ферфлюхтера, как только он принесет заказ, однако вместо хозяина поднос притащила служанка, и, брякнув ужин на стол, тут же поспешила прочь. У некоторых женщин я вызываю неадекватную реакцию, что поделать.

— Милиса, а правду говорят, что столичный господин убивца поймал? — спросили от соседнего стола.

Я проглотила отбивную, запила ее пивом и лишь потом произнесла:

— И кто же такое говорит?

Любопытствующий переместился за мой стол. Это был типичный житель Киндергартена — белобрысый, кругломордый и по самые брови налитый пивом — иначе он вряд ли бы завел со мной разговор

— У меня брата призвали тюрьму сторожить, так он, когда сменялся, видел, как приставы арестанта вели — страшного такого. Меня Дудель зовут, я перчаточник, — с опозданием представился он.

— Арестанта привезли, а убивец он или нет, это уж пусть столичный дознаватель разбирается. Вот проверит он, тот это человек или не тот, кого свидетели видели...

— А, вот почему они всех здесь допрашивали... и на площади, где возы останавливаются?.. — Дудель допил пиво, остававшееся у него в кружке, а я принялась за капусту. Непрошеный собеседник продолжал. — Ну, ежели так, может, все и закончится. А то эдакие страсти навалились на наш город, будто заколдовал нас кто.

Я отодвинула тарелку.

— Ага. Стало быть, перчаточник. Небось, и покойного портного Броско знал?

— Знал, а как же? Я всех здесь знаю. И Штюккера тоже знаю, который нынче в темнице сидит. Мы вместе кожу закупаем... закупали, то есть. Только разную. Он — ту, что попрочнее, погрубее, на башмаки. А я —деликатную, тонкой выделки — на перчатки.

— И выгодное это дело — перчатки шить?

— Самое распоследнее. Здесь не то, что в столице, где знатные господа перчатки раз оденут — и выбросят, а потом новые покупают. Тут же их годами таскают!

— Что же вы, почтенный Дудель, не бросите это ремесло?

— Не могу. У нас так заведено — чем родитель занимался, тем и сын занимается, хоть ты тресни. А у меня и отец, и дед, и прадед были перчаточниками. И сын мой будет перчаточником. А сын Штюккера — сапожником. А сын доктора — врачом. Правда, доктор еще не женат...

— Кстати, о докторе нашем Обструкции. Его-то как угораздило с таким характером в медицину вляпаться?

— А он и не хотел. Я ж его с детства знаю, помню, как он с папашей своим покойным ссорился. Тот все кричал: «Не допущу, чтоб мой сын сошел с ученой стези!»

— А он что, другую стезю себе присмотрел?

— Точно. Он пивом хотел торговать, вроде Ферфлюхтера. Ненавижу, говорил, киндербальзамы всяческие и прочие примочки. Но против фаттерхена не пошел, нет. Соблюл обычай. Так вот теперь от всех болезней целебную воду Киндербальзама и выписывает...

— И от ран, и от ожогов?

— Так раньше у нас в городе никого не ранили и огнем не жгли! И, уж конечно, не убивали! Да, о чем это бишь мы говорили... об убивцах, то есть об Штюккере... хотя какой из него убивец... мазила... только и мог, что над другими издеваться.

— А ты в том состязании участвовал?

— Должен был участвовать... но не успел выступить, вся эта заваруха раньше началась. И не дали мне стрелять. А ведь я, как пива пить дать, выиграл бы Золотого Фазана! Как бы меня Штюккер не подначивал! Он, бывало, как за кожей придет, все говорит: «Ты, если куда и попадешь, то не по мишени, а кому-нибудь промеж глаз! А самое безопасное место — стоять там, куда ты целишься!» Поверишь ли, меня от насмешек его страшные сны мучить начали. Все видел, как стреляю, и кому-то мой болт в лоб летит. А нечего было Штюккеру ехидничать! Что мне предсказывал, то с ним самим и случилось. Сидит вот теперь в тюрьме...

— Любопытно... — начала было я, но завершить мысль мне не дали. Хорошо, что успела завершить трапезу.

За стеной послышались голоса на повышенных тонах, стук дверей, женский плач, такой пронзительный, что заплясали огоньки свечей, прилепленных к тележному колесу, служившему здесь люстрой — и я невольно вспомнила недавний пожар.

Но это было не очередное стихийное бедствие.