Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак

* * *

И сиятельного вельможу из бывших, при полном параде, в тронутом молью придворном мундире, и неведомо как залетевшую сюда какую-нибудь подержанную штабс-капитаншу, срочно наверстывающую возможности утраченной молодости в захолустном российском городишке, и сорокалетнего гарсона в захудалых провонявшихся номерах где-нибудь на пляс Пигаль, чудом избежавшего большевистской пули под Перекопом и сейчас гордо несущего на груди уже вовеки никому не нужные свои боевые офицерские награды, – всех их объединило здесь детское наивное желание закрыть глаза перед неизбежно надвигающимся мраком и на какое-то время вообразить, будто вовсе и не было никакой революции, заставившей их искать прибежища на чужбине, а они по-прежнему занимают видное положение в обществе и так же благополучны, состоятельны и счастливы.

Но русская речь звучит теперь на балу гораздо чаще, чем в те годы, когда они встречались в России, и, обращаясь друг к другу, особенно звучно и с очевидным наслаждением они выговаривают звонкие полные титулы, так ласкающие слух и давно вышедшие из употребления здесь, во Франции.

* * *

В темной раме дверного проема резко обрисовывается входящая пара. Это Анастасия и Алексей Петрович. Оба просто ослепительны. Она – сияющей молодостью, красотой и элегантностью светлого платья (хотя большинство дам в черном), он – прекрасной осанкой, высоким силуэтом, спокойной, уверенной манерой держаться.

Мы впервые видим Егорычева без бороды. На щеке становится заметным легкий шрам, который, конечно же, никак не может его испортить. Анастасия изящно опирается на его руку. Она возбуждена, глаза ее блестят, ей все внове и интересно, ведь, по сути, это ее первый настоящий бал. Да еще после долгих лет вынужденного затворничества.

Они сразу привлекают к себе сдержанное внимание – публика все-таки достаточно воспитанна, чтобы выказывать свое любопытство.

Не заставив гостей ждать, к ним тотчас подкатывается приятного вида господин во фраке, – это наш знакомый Павел Андреевич. Он – сама любезность. Мы не слышим их разговора, видим только, как мужчины раскланиваются, приветствуя друг друга, как по-особенному изысканно и почтительно целует руку Анастасии Павел Андреевич, заглядывая ей в глаза. Он ведет Егорычевых к столику, уютно расположенному между колонн, и усаживается вместе с ними.

Пока они осматриваются и делают заказ официанту, камера панорамирует зал. Анастасия вся растаяла от удовольствия и от комплиментов, щедро расточаемых генералом, которых мы, впрочем, не слышим, но Егорычев зорко посматривает по сторонам. Он не то чтобы излишне напряжен, просто все время держит в уме, что они здесь далеко не только для того, чтобы лишь доставить удовольствие Анастасии.

Официант начинает расставлять закуски.

К генералу Сазонову приближается молодой капитан с выправкой кадета и, преисполненный сознания важности своей персоны, извинившись перед дамой и ее спутником, почему-то глядя при этом только на Егорычева, что-то негромко сообщает Сазонову. Тот понятливо кивает головой и обращается уже к самому Егорычеву:

– Вы, конечно, помните о нашем давешнем разговоре?

– Разумеется, помню.

– Если вы доверите мне на несколько минут свою очаровательную супругу, а я полагаю, мой почтенный возраст, к моему глубокому сожалению, уже не может ни у кого вызывать опасений, то господин капитан мог бы вас препроводить к особе, о которой мы давеча говорили. Она здесь и желает вас видеть.

– Как вам будет угодно. Извините, Анастасия Николаевна, я вынужден уладить некоторые деловые вопросы. Я покидаю вас всего на несколько минут в приятнейшем обществе, – поклон в сторону Павла Андреевича.

– Приложу все усилия, чтобы Анастасия Николаевна не скучала в ваше отсутствие, – с любезной улыбкой подхватывает генерал.

Егорычев поднимается и уходит вслед за капитаном. Они идут в конец зала, где раздваивается широкая лестница на галерею. Анастасия провожает их глазами, и заметно, что она любуется Егорычевым, который в строгом черном фраке смотрится даже эффектнее своего молодого подтянутого спутника в парадном мундире с аксельбантами. Некоторые дамы, сидящие поближе, тоже невольно заглядываются на Егорычева.

* * *

Наверху, где нет сервированных столов, но много козеток и диванов всевозможных цветов на высоких подставках, капитан подводит его к одному из кабинетов, с дверью, прикрытой драпировкой. Капитан немного отодвигает плотную портьеру, щелкает каблуками перед кем-то, находящимся в комнате, и пропускает Егорычева, а сам остается снаружи.

И тут мы замечаем, что в нескольких метрах от загадочной двери, как всегда, привалившись к стене, с независимым и скучающим видом стоит Васяня. На нем клетчатый кургузый пиджачишко, мятый топорщащийся галстук и несвежий платок, выставленный из нагрудного кармана. Он явно не вписывается в общую благопристойную атмосферу, но Васяню это нисколько не смущает.

Капитан, заметив Васяню, видимо, посчитал, что такую ничтожную фигуру нельзя принимать всерьез, и начинает спокойно прохаживаться возле охраняемой двери. Васяня не трогается с места, достает свой платок, внимательно рассматривает его со всех сторон и принимается ковыряться в носу.

* * *

– Ваше императорское величество, вы желали видеть… – по-военному щелкает каблуками Егорычев.

– Да, да, я посылала за вами, – торопливо прерывает его императрица. – Видите ли… – Она несколько медлит, не зная, с чего начать. – Мне сообщили, что ваша жена, как бы это лучше сказать…

– Немного не в себе, ваше величество? – приходит он на помощь.

– Что-то в этом роде. Будто она выдает себя за мою внучку, Анастасию, – царица цепким оценивающим взглядом рассматривает Егорычева.

– Весьма сожалею, что вас напрасно ввели в заблуждение, ваше величество. Будьте снисходительны к ней. Ей столько пришлось пережить, пока мы выбрались из России. Настасья Николаевна сильно болела. Ее нервы расстроены. Возможно, и теперь она не до конца оправилась, но, думаю, со временем все пройдет и уладится. Она так молода… Мне бы не хотелось, чтобы это небольшое недоразумение получило огласку. В наше время далеко не безопасно даже здесь, в Париже, пусть даже в некотором расстройстве нервов, называться великой княжной. Надеюсь, вы это понимаете… (Оба очень внимательно и откровенно смотрят друг другу в глаза.) Весьма сожалею, ваше величество, что наши семейные обстоятельства доставили вам беспокойство.

– В том нет вашей вины. Как вы сказали вас зовут, князь?

– Простите, я так неловок, что сразу не представился: Алексей Петрович Егорычев, негоциант из Сибири. Здесь, в Париже, занимаюсь по биржевой части…

– Вот как? Разве вы не служили в гвардии? Мне показалось, что я знала вашу матушку когда-то – эти глаза, рисунок губ. Вы так похожи… У меня хорошая память на такие лица, – откровенно провоцирует его Мария Федоровна, бесцеремонно разглядывая в лорнет.

– Разумеется, я похож на свою мать. Но знать и помнить мою матушку, мещанку Екатеринбургской губернии, вы вряд ли могли, ваше величество.