Любовь зла - Мари Князева

Я задумалась. Есть один мой любимый, из детских…

— В стекла смотрит месяц красный, все ушли — и я один. И отлично! и прекрасно! Очень ясно: я храбрее всех мужчин…*

— Круто! — выдохнул Ярослав. — Это про мальчика, который остался ночью один дома?

— Да. Он напуган, но храбрится, и это прелестно, и жалко, и… в общем, затрагивает тонкие струны души.

— Угу. Если она у тебя есть.

— Душа у всех есть.

— Но у некоторых она в коме.

— Не стоит их осуждать.

— А меня-то осудили!

— Прости.

— Да это я должен просить.

— Ладно. Я тебя простила. А ты меня отпусти, ладно?

Я уже активно сдерживала зевоту, а всё тело гудело от утомления.

— Ладно. Ложись спать, устала, наверное?

— Очень. Спокойной ночи, Яр.

— Спокойной ночи, Настюш.

И этот бесконечный день закончился, но я чувствовала себя на удивление воодушевлённой.

Пятница прошла намного спокойнее. Видимо, за городом кто-то активно отвлекал Ярослава — он только пожелал мне доброго утра и больше до самого вечера ничего не писал. Но я всё равно была полна приятным ощущением нужности кому-то, но не от потребности в заботе, а просто от интереса к моей персоне.

Однако и вечером никакого содержательного разговора у нас не получилось. Ярослав пытался его завязать, но было заметно, что его сильно отвлекают. Я не стала тратить время на эту невразумительную переписку и просто легла спать.

Суббота вышла тоскливой. Я сидела на веранде, смотрела на играющих детей, вяло участвуя в их забавах, и мучительно пыталась вспомнить, как сильно мне хотелось, чтобы этот молодой человек исчез из моей жизни. Это было всего шесть дней назад! Я пришла в ужас от его появления и поведения, я даже плакала — и что теперь? Мне его не хватает??? Кошмар… хуже ничего со мной не могло случиться.

К счастью, в воскресенье мне полегчало. Я прямо проснулась с мыслью: "Какая глупость!" Ну смешно же: кто он и кто я? Ну стало ему немножко любопытно, что это за зверь такой — сострадание к людям — и с чем его едят, но это скоро пройдёт. И ничего страшного. Мне тоже с ним совершенно не по пути, наивно даже дружбу между нами предполагать. Мы такие разные…

В общем, я решила вести себя так, будто Ярослава никогда не было в моей жизни и сейчас нет. Это просто случайный контакт с параллельной вселенной и одним её обитателем.

Он, правда, время от времени напоминал о себе: пожелал доброго утра и интересовался моими планами. Я ответила правду: что решила сегодня в детдом не ходить, а пошла гулять в парк. Надела шорты и короткий топ. Прихватила с собой бутеры и чай в маленьком термосе. В ушах — любимая музыка и пара аудиокниг. Балдела там несколько часов со страшной силой, а где-то в районе обеда Ярослав вдруг попросил скинуть геометку, где я нахожусь.

Настя: "Зачем?"

Ярослав: "Хочу представить тебя в пейзаже"

Настя: "Может, тебе ещё и одежду описать?"

Ярослав: "Я и так знаю, во что ты одета. В платье?"

Настя: "Неа"

Ярослав: "Джинсы и майка с Микки-маусом? *кривящийся смайлик*"

Настя: "Опять мимо"

Ярослав: "Я заинтригован!"

Я тоже. Ужасно, но мне хочется знать, зачем это всё… И я глупо, наивно отправляю ему геометку.

А минут через пять вскакиваю с травы на ноги и с бешено колотящимся сердцем наблюдаю, как высокий молодой человек с модной стрижкой мчится ко мне, чуть ли не сшибая на ходу деревья. И не успеваю произнести ни звука, как он сминает меня в объятиях так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть…

*Стихотворение Саши Чёрного "Когда никого нет дома"

Ярослав

Девчонка моя пахнет свежестью, фруктовым шампунем и немного травой. Тискаю её без остановки и бормочу, как безумный:

— Настюш… Настёна… чёрт, как же я соскучился… просто слов нет…

Она болтается в моих руках безвольной куклой — что ж, спасибо, что хоть не отталкивает…

Но вот наконец и я уже чувствую, что затянул приветствие. А выпускать её из объятий всё так же не хочется. И я не выпускаю. Только отклоняюсь немного и заглядываю ей в лицо:

— Ты как… тут? — выходит хрипло.

Анастейша моя взглядывает на меня изумлённо-испуганно, а потом тут же прячет глаза, и по щекам её разливается такой милый румянец… Это просто очаровательно, я такого давно не видал, и по моей груди в ответ разливается не менее, а может, и более горячее ощущение. Сам не понимаю, почему мне так вставляет её скромность и стеснительность…

Козявка осторожно пытается выбраться из моих рук, но я не пускаю. Трое суток не видел, мне теперь нужна концентрированная компенсация!

— Отпусти, Яр… — еле слышно лепечет девчонка.

— Зачем? — непривычным для самого себя, каким-то дрожащим голосом отвечаю я.

Мне так кайфово трогать её. Она тонкая, изящная, как молодое деревце. А эта оголённая полоска мраморно белой тёплой кожи между майкой и шортами — просто абзац. Мурашки носятся по моему телу, как бешеные, от прикосновения к ней.

— Неловко… — всё больше смущается Настёна.

Ну что поделать… отпускаю, мягко проводя ладонями по спине и тонким рукам. Хотя мне — ловко. И приятно до сумасшествия. И просто — так, как надо. А без неё — пусто. Но не обнимать же насильно. Пусть привыкает потихоньку. Может, на прощание позволит ещё обнять… Но ждать так долго — тяжело, тем более что и расставаться с Настюхой мне вообще не хочется. Поэтому я время от времени чуть-чуть наглею, ловлю моменты и трогаю её как будто невзначай. То за спину, то за руку, то за волосы. И буквально пьянею от этих ощущений…

— Ну что, как твоя поездка за город? — спросила девушка, усевшись по-турецки на покрывале, которое я извлёк из рюкзака и расстелил на траве. Всё для моей принцессы.

— Тоска смертная! — честно ответил я, откупоривая бутылку с газировкой. Первым делом протянул ей: — Хочешь?

— Стараюсь такое не пить, — покачала головой Настёна, но бутылку взяла. Сделала пару глотков, сморщилась от газов, бьющих в нос, и вернула: — Там сахара больше, чем воды.

Я залпом отпил чуть не треть, зажмурился от удовольствия:

— Вкусноо! А если употреблять только здоровую пищу и напитки, то в старости нечем будет заниматься. Все твои сверстницы в больничке тусят, а ты что?

Настя рассмеялась своим красивым звонким смехом.

— Алкоголь не пьёшь, газировку тоже. Камон, Анастейша, в жизни надо всё попробовать…

— Я пробовала, — пожала она плечами.

— Да ладно! Напивалась хоть раз так, чтобы не помнить ничего потом?