Деза. Четвертая власть против СССР - Виктор Кожемяко

Я полагаю, очень важно не оставлять без должной реакции публикуемые гнусности о Владимире Ильиче Ленине и по возможности сохранить всю эту телепродукцию. Пройдут годы, и по ней наши потомки будут судить не только о создателях подобных фильмов, но и о времени, когда производство такого рода продукции было не только возможно, но и всячески поощряемо.

Эта выставка была открыта в Государственном центральном музее современной истории России к 100-летию Александра Твардовского, а названа строками самого поэта: «Я ступал в тот след горячий. Я там был. Я жил тогда…» Пресс-релиз, подготовленный к открытию выставки, сообщил, что «главная идея архивно-выставочного проекта – юбилей как культурная провокация, лучше всего свидетельствующая о состоянии общества и его национальном самосознании». Но, замечу, это еще и свидетельство состояния умов тех, кто осуществлял данный проект, их восприятия личности и творчества Александра Твардовского. Надо сразу сказать, что организаторы выставки (а это прежде всего Федеральное архивное агентство и Российский государственный архив литературы и искусства) проявили хорошую инициативу и проделали значительную работу, представив обширный и во многом интересный материал. Здесь можно было увидеть документы, которые ранее были доступны лишь специалистам.

Любая подобная выставка, однако, есть не просто случайное собрание экспонатов, а отбор их, определенная выстроенность, несущая ту или иную тенденцию. Меня насторожило то, что услышал я уже при открытии: оказывается, центральная и чуть ли не решающая фигура при осуществлении проекта – известный литературовед Мариэтта Чудакова. Известна она в первую очередь своим лютым антисоветизмом. Что же получится, думал я, если антисоветчица взялась за толкование крупнейшего советского поэта?

Сама Мариэтта Омаровна своим выступлением мою настороженность подтвердила. Во-первых, основную тему выставки она определила как трагедию русского крестьянства (но разве в этой теме – весь Твардовский?). А во-вторых, поразила следующей мыслью: в историю журналистики Александр Трифонович уже вошел, однако у него, дескать, и свое место в поэзии.

Вот это открытие! Я-то считал, что вопрос о месте Твардовского в русской и мировой поэзии давно решен: классик. Выходит, однако, не для всех.

В самом деле, за последнюю четверть века, а особенно за два постсоветских десятилетия, имя Твардовского как поэта и его стихи не звучали почти совсем. Ни по телевидению, ни по радио. На слуху были и остаются другие имена. В результате «Литературная газета», вышедшая к 100-летию А.Т. Твардовского, вынуждена была сказать: «незаслуженно забытый советский поэт». И это как раз стараниями Чудаковой и ее единомышленников поэтический гений Твардовского оказался задвинутым куда-то на задворки, а если и упоминали о нем, то лишь как о редакторе либерального «Нового мира».

Дочь поэта Валентина Александровна, выступая на открытии выставки, выразила удовлетворение, что в связи со 100-летием прошло все-таки немало мероприятий памяти Твардовского, вышли публикации в газетах и книги – его и о нем. Но опять горькая оговорка: на Театральной площади столицы, где к 65-летию Победы появились портреты деятелей культуры, связанных с той великой войной, портрета Александра Трифоновича не было. Потрясающе! Не было автора «Василия Теркина», чей огромный вклад в Победу трудно переоценить.

– Твардовский, к счастью, остается в учебных программах по литературе, – сказала Валентина Александровна. Но печально добавила: – Пока…

Каким же предстал поэт в концепции Мариэтты Чудаковой? «Крестьянский сын в плену Утопии» – так программно назвала она первый раздел выставки в специально выпущенном к ней буклете. И вот что в самом начале пишет: «Юный Твардовский поверил, что деревенскую темноту, тяжкий, изнурительный крестьянский быт смогут преобразовать – осветить нездешним светом. Ему легко было допустить, что собственнический инстинкт, без которого нет крестьянского двора, не лучшее, что есть на свете, и пойти за иными ценностями».

Иные ценности – не собственнические, а коллективистские. Значит, напрасно за ними пошел? Значит, инстинкт собственника – действительно самое лучшее на свете? Утопия же – это, конечно, социализм и коммунизм, в чем изо всех сил убеждают нынешних россиян. Выходит, по какому-то недоразумению оказался будущий великий поэт в «утопическом плену»? Именно это и внушает нам автор выставочного буклета, твердя о крестьянской наивности и отроческой доверчивости молодого Твардовского: «Как он мог не поверить тогдашним опытным агитаторам?»

Допустим. Но суть-то в том, что эту веру (собственно, и сделавшую его таким поэтом, каким он стал), несмотря на суровые испытания, Твардовский пронес через всю жизнь, оставшись до конца убежденным коммунистом. Что сквозь зубы вынуждена признать и сама Чудакова, хотя ей это очень не нравится и (самое главное!) она не может этого объяснить.

Увы, увы, не дано понять коммуниста и советского человека Твардовского той, которая была среди яростно свергавших Советскую власть в 1991-м и надрывно требовала крови в 1993-м. Излишне ставить здесь риторический вопрос, что мог бы сказать на сей счет Александр Трифонович, но – судит не он ее, а она его. Свысока, с эдакой снисходительностью взрослого к несмышленышу-подростку, каковым для Чудаковой и подобных ей остается великий человек.

Слишком советским. Да и слишком русским. Антисоветизм и русофобия у либералов-западников смыкаются. Вот, например, типичный пассаж, демонстрирующий чудаковские попытки разъяснить нам поэта: «Страх, наслоившийся на столетия рабства, оставшегося в исторической, если не биологической, памяти каждого русского крестьянина, нес в себе, и сознавал это, Твардовский».

А какова дальше конкретная аргументация! «В одном из его стихотворений 1936 года – «Песня», посвященном матери, в двух строках и едва ли не в одном эпитете выражены национальный характер, национальное прошлое и подавляемое в настоящем смятение лирического героя-автора:

Бабья песня. Бабье дело.

Тяжелеет серп в руке.

И ребенка плач несмелый

Еле слышен вдалеке.

«Плач несмелый» – нетривиальный эпитет прорывается в укладывающийся в рамки советской печати текст из другого, подлинно поэтического языка…»

Так пишет Чудакова. Хочется воскликнуть: ну и ну! Да неужто «ребенка плач несмелый» не укладывался в рамки советской печати? И неужели в нем, эпитете этом, весь русский национальный характер?

В качестве изобразительного эпиграфа к первому разделу выставки Чудаковой поставлен увеличенный кадр кинохроники 1923 года: в день Рождества сельская молодежь несет лозунг «Раньше богородица родила Христа, а теперь – комсомольца». Торжествующе рассказывала Мариэтта Омаровна, с каким трудом удалось ей это разыскать. Но ведь куда точнее применительно к Твардовскому и к этому времени был бы иной кадр, из следующего года – 1924-го: прощание с Лениным.