Чужая сила - Борис Батыршин

Вот если бы через недельку… Инри к тому времени наверняка уберутся восвояси – не десант же они собираются высаживать? И вот тогда Второму Флоту понадобится продукция герра Огнищеффа – всё, сколько он сможет поставить, и много сверх того. Потому что воздушные корабли неизбежно получат в боях повреждения, и ткани для газовых баллонов, хранящейся на флотских складах, разумеется, не хватит – тем более, что часть этих самых складов уже уничтожены ударами с воздуха. А хоть бы и хватило – истощённые запасы надо будет пополнять, склады материального снабжения не должны пустовать – тут-то и пригодится герр Огнищефф. А надо всего – то подождать недельку – и не попасть при этом под дождь из огнестудня или «живой ртути», которыми инрийские инсекты щедро поливали Туманную Гавань.

Тут имелся вариант. От знакомых интендантов Пётр Иванович узнал, что флотское начальство уже покинуло Туманную гавань и перебралась на архипелаг Плавучих островов, где была развёрнута временная база Воздушного Флота. Туда инри ещё не добрались, так что можно будет чувствовать себя в относительной безопасности. Боевые действия могут закончиться в любой момент. «И. Г. Нойез-Онега Газдихтештофф» – далеко не единственный производитель, и схватки за стратегические поставки разгорятся нешуточные. Тут уж, кто первый успел – тот и съел, так что герр Огнищефф решил провести несколько дней на архипелаге, предаваясь любимому своему занятию – рыбной ловле. Добыл через знакомых в управлении снабжения пропуск на острова, добрался туда (опять же, задействовав свои немалые связи) на борту военного дирижабля, нашёл комнатку в сборном щитовом бараке офицерского общежития. После чего – взял в аренду гребную лодку, приобрёл кое-какие снасти, снаряжение и отправился (опять-таки, по совету приятеля-интенданта, тоже любителя посидеть с удочкой), на один из островков-прилипал. Половит рыбку, проведёт несколько ночей в палатке у костра – а там и придёт время возвращаться в мир коммерческих контрактов, предварительных соглашений, интендантских служб и военных поставок.

Так оно, в общем, и вышло. Герр Огнищефф просиживал утреннюю и вечернюю зорьки на подходящем пятачке у воды, возился днём с самодельной коптильней и дважды в сутки выходил на связь с приятелем-интендантом по переносному армейскому ТриЭскоммуникатору. Приятель обнадёживал: инри выдохлись, воздушные бои почти прекратились – стычки патрульных флапперов и инсектов не в счёт – а имперские воздушные корабли, наоборот, всерьёз потрёпаны неприятельскими атаками. Ещё денёк, может два…

Это случилось на третий день добровольной ссылки, ближе к вечеру. Пётр Иванович как раз закончил заправлять тонко наколотыми щепками печку-коптильню, выпрямился, поднял руку, чтобы утереть со лба трудовой пот, как вдруг.

Не было ни грохота, ни удара, ни слепящей вспышки. Наоборот – мир словно выцвел, на миг обратившись в чудовищную панораму, старательно созданную каким-то безумным художником из сигарного пепла. Герр Найдёнофф замер в неловкой позе – ему страшно было шевельнуться, вздохнуть, чтобы этот пепел не рассыпался, превращая мироздание в серые рассыпчатые холмы, которым нет ни конца, ни края.

И сильно, непонятно, засосало сердце.

Наваждение продолжалось несколько мгновений. Или минут? Или, может быть, часов? Пепельная серость высосала вместе с красками мира всякое представление о времени. Пётр Иванович помотал головой, замысловато выматерился – русский он человек, или нет, в конце концов? – и тут взгляд его упал на открытый ящик ТриЭс-коммуникатора. Приборчик был мёртв, а ведь всего несколько минут назад он воспользовался им для регулярного сеанса связи! Плёнка экрана не отзывалась на прикосновения и щелчки эбонитовых рычажков.

Остаться без связи – всегда неприятно, особенно, в такой важный момент. Помучавшись с четверть часа с клятой коробкой, герр Огнищефф признал поражение. Собрал вещи в большой дорожный баул, загасил водой из ведёрка только-только раскочегаренную коптильню (эх, пропала рыбка!) и с тяжким вздохом взялся за борт лодки, аккуратно пристроенной на полешках недалеко от воды. Минут сорок на вёслах – и он на большом острове. А уж там выяснится, что за чертовщина тут творится.

Островок под ногами дрогнул. Поначалу Пётр Иванович не обратил на это внимания – бродячий кусок суши настолько мал, что порой реагирует на волну, разведённую проходящим мимо судном. Но сейчас ничего подобного видно не было, да и океан, сколько хватало взора, был спокоен.

Толчок повторился. И ещё, и ещё – сильнее, сильнее, сильнее! Спутанная подушка корней и стеблей перекосилась, ушла из-под ног, поддала в пятки так, что Пётр Иванович полетел кувырком, чувствительно ударившись копчиком об опрокинутую коптильню. Толчки следовали один за другим, и перепуганный коммерсант, увидел, как повернулась над головой чаша небосвода, испятнанная редкими облачками, как перекосился горизонт. Островок-прилипала с оглушительным плеском оторвался от поверхности и, чуть накренившись (с дифферентом, как сказали бы воздухоплаватели) поплыл вверх, унося с собой и шалаш, и лодку, и перевёрнутую коптильню, и перепуганного до потери сознания владельца «И. Г. Нойез-Онега Газдихтештофф».

– …продолжайте отсчет вслух. – распорядился фон Зеггерс и, подтянувшись на поручнях, высунулся в люк:

– Ганс, Курт! За борт все лишнее! В первую очередь, инструменты, бортпаек. Воду сливайте, пустые баллоны со сжатым воздухом – всё вон!

По мостику загрохотали башмаки, и внезапно всё – и заунывное завывание двигателей, и топот на килевом мостике, и размеренный отсчет высоты, – заглушил отчаянный крик вахтенного офицера:

– Герр капитан! Прямо по курсу! Какой-то… майн готт, что за чертовщина?

Фон Зеггерс кинулся к носовому остеклению гондолы. Прямо перед воздушным кораблем формировалась плотная, пронизанная электрическими разрядами, стена серого, какого-то выцветшего тумана. Стена эта закручивалась в гигантский водоворот, точно в центр которого смотрел нос корабля.

– Оба полный назад! – заорал фон Зеггерс, понимая, что уже не успеть. – Держитесь крепче, сейчас…

С перекошенным лицом, Фельтке рванул сектора газа обоих двигателей до упора назад. Огромные пропеллеры замолотили воздух, отчаянно пытаясь противостоять силе, неумолимо втягивающей искалеченный цеппелин в растущую на глазах исполинскую серую воронку.

Невероятно, но английский лейтенант остался жив. Мало того – он не получил сколько ни будь серьёзных ранений – несколько царапин и ушибов, разумеется, в счет не идут. Борт цеппелина, растяжки и газовые мешки спружинили, погасив силу удара, которая в противном случае могла бы перемолоть отчаянного пилота в фарш. И теперь он, зажатый в кабине растерзанного аэроплана, висел в мешанине гнутого дюраля, тросов и драных лоскутов прорезиненной ткани, в которую превратились внутренности цеппелина. Уилбур Инглишби висел вниз головой, на привязных ремнях, и в просветы между исковерканными фермами и клочьями газовых мешков видел серо-стальную, испещренную морщинами волн гладь Северного моря.