Голограмма для короля - Дейв Эггерс

Алан никогда не проверял и не знал свой кредитный балл, но в каждом банке и даже в нескольких венчурных компаниях ему сообщили, что с таким баллом он неприкасаемый. 698, пунктов на 50 ниже того, что выдает в нем человека, достойного доверия, или хотя бы просто человека.

Много дней потратив на расследование, он понял, что переломный момент его финансовой жизни, а также преграда, не позволяющая банкам и думать о том, чтоб одолжить Алану денег, — некая шестилетней давности покупка в «Банановой республике».

Ему нужен был новый пиджак; оформив карту «Банановой республики», сказал продавец, Алан получит скидку пятнадцать процентов, а карту потом можно закрыть. Алан закрыл карту, но она отчего-то не закрылась, ему продолжали слать счета, но он даже не вскрывал конвертов. Карта была закрыта, и он считал, что в конвертах реклама.

Ну, просрочил на месяц, потом на три месяца, а потом и на четыре, призвали агентство по сбору долгов, и тогда Алан уплатил свои 32 доллара плюс какой-то штраф и снова закрыл карту, на сей раз намертво.

Но в результате его кредитный балл упал ниже 700, и любая ссуда, не говоря уж о третьей закладной, — вторая была еще до неприятностей с «Банановой республикой» — стала недостижима.

Сотрудники банков тыкали пальцем в кредитный балл и умывали руки. Когда Алан объяснял, что тридцать лет исполнительно платил по закладным, по своим настоящим кредитным картам, к нему вроде прислушивались, раздумывали, но особо не вдумывались. Есть же кредитный балл.

Алан пытался их урезонивать.

— Перед вами моя справка о кредитоспособности.

— Да, сэр.

— И единственное пятно на ней — эта карта «Банановой республики».

— Ну да. Я уверен, что других проблем нет.

— И вы понимаете, что 72 доллара задолженности по карте «Банановой республики» шесть лет назад — не очень значительный показатель в сравнении с тридцатью годами беспорочных счетов и выплат?

— Согласен.

Алану почудилось, что победа близка.

— Так мы можем как-нибудь обойти эту загвоздку?

Менеджер рассмеялся:

— Ой, нет. Мне очень жаль, сэр. Ваш балл ниже нашего порога. Мы не даем ссуды, если кредитный балл заявителя ниже 700.

— У меня 698.

— Ну да. Но даже если балл ниже 740, заявка рассматривается на высшем уровне.

— Но вы ведь не сами эти баллы подсчитываете.

— Ну да.

— Их подсчитывает внешняя организация. «Экспериан».

— Ну да.

— Вы знаете, как они оценивают, какие карты и платежи приводят к каким вычетам из балла?

— Ну откуда? Это закрытая информация. — Менеджер хмыкнул, будто они обсуждали мотивации Господа Бога лично. — Они защищают алгоритм очень тщательно, — прибавил он.

Алан позвонил в «Банановую республику». Там ничего не знали.

— Мы не занимаемся кредитными картами на таком уровне, — сказала девушка. Посоветовала обратиться в аризонский офис. Телефон в Аризоне раз за разом сбрасывал звонок, словно для того и стоял.

Настала эра властвования машин над человеками. Вот оно, падение государства, триумф систем, созданных для подрыва человеческих связей, человеческого разума, личного выбора, личных решений. Большинство людей ничего решать не хотят. А многие и многие, кто способен принимать решения, уступили эту привилегию машинам.

Алан встал. Углы номера торчали во все стороны, как бирюльки. Отыскал постель, и она его поглотила. Завертелась каруселью.

— Пожалуй, я перепил, — сказал он и захихикал. Прижал ладонь к стене — кружение замедлилось, прекратилось. — Неплохо. — Он такой смешной и ловкий. Захотел остановить карусель — и остановил. — Поздравляю вас, молодой человек! — молвил он в потолок.

Шум какой-то — вроде телефон. Даже не верится, что этот вот гостиничный телефон умеет звонить. Алан глядел, как телефон звонит — дважды, трижды. Глядел, как на зверя в зоопарке, который учудил что-то поразительное и, может, повторит.

Телефон снова зазвонил. Алан взял трубку:

— Алло?

— Это Ханна.

— Прекрасно. Это невероятно. А у вас?

Она засмеялась:

— Я не спрашивала, как у вас дела.

— Ну, я подумал, лучше вам узнать.

Она снова засмеялась — смех низко завибрировал.

Вы уже легли?

Нет, — соврал он. — А что?

Сегодня прием в посольстве.

В датском посольстве?

Да, и намечается вакханалия.

Я напился. Этим вашим зельем.

Ну и хорошо. Будете как дома. Приедете?

До посольства добрался на такси и уже через двадцать минут узрел, как две женщины, оседлав мужчину, точно дикарские самки, вылизывают ему проколотые соски. Люди в одном белье, колеса горстями. Спиртное ведрами. Отчаянно, отвязно, временами даже мило.

У бассейна плясал толстяк — и хорошо плясал. Такие обтягивающие штанцы на такой громадине. Ханна отбыла к бару.

Алан бродил в одиночестве. Пить ему не хотелось.

Штанцы у толстяка блестели, точно рыбья чешуя. Поначалу Алан недоумевал, не понимал, почему вокруг толстяка роятся женщины, удивлялся, но затем толстяк пустился в пляс, и все прояснилось. Фантастический танцор. Да еще канадец. Толстый феномен канадского танцпола.

У бассейна шла игра. Люди ныряли за таблетками. Травы на приеме не было — соседи учуяли бы запах на ветру, — и ее заменили колесами. Горы колес, и вино, и что покрепче в бутылках без этикеток. Бутлегерский рай.

Один дылда, телом как викинг, соломенные патлы собраны в хвост, сотнями сыпал колеса в бассейн, где глубже всего. Он сыпал, люди ныряли. Глотайте так, чтоб я видел, велел он ныряльщикам. Если вынырнул и проглотил колесо у викинга на глазах, можешь играть дальше. Ну, люди в одном белье прыгали в бассейн, ныряли за наркотой — за белыми и голубыми колесами, которые среди ночи на дне бассейна и не разглядишь. Что за колеса-то?

Одни говорили — виагра, другие — золпидем, но это вряд ли. Вскоре кто-то вынырнул в чем мать родила и вызвал фурор. В бассейне мужские тела сплетались с женскими, плоть блестела, ритмично двигалась, да еще колеса и бухло, но человек, выплывший нагишом, очевидно, нарушил некий запрет. Его поспешно завернули в полотенце и впихнули в дом.

А Ханна где?

Алан раньше не видал, чтоб старики так себя вели. Старичье, его сверстники, в одних трусах. Старичье горстями глотает колеса, запивает самогоном из огромных бутылей. Как с цепи сорвались. А эта женщина с декольте? Ходит ложбинкой вперед, как на подносе ее таскает. Ходит и ходит, кругами, бесцельно и бессмысленно. Ни с кем слова не сказала. Будто ее для того и наняли — ходить и восхищать. В Нью-Йорке и Вегасе бывает — но здесь-то?