Кровь хрустального цветка - Сара А. Паркер

Теперь я не так уверена.

Глава 12

Рордин

Туман клубится у моих лодыжек, собирается у подножия древних деревьев, окружает лес мерцающими тонами, глубокими омутами теней. Поляна достаточно большая, и можно разглядеть облака сливового цвета, прорезающие небо.

Сквозь израненный мрак с пронзительными воплями скользят кра. Я глубоко вонзаю кинжал в живот кабана. На руки течет густая кровь, исходящая на холоде паром, и я протягиваю лезвие вниз, оставляя жуткий разрез, после чего втыкаю кинжал в срубленное бревно, которое заменяет мне стол.

Воздух пропитан дымом пылающего костра, окруженного петлей обугленных камней. Над ним взгроможден самодельный вертел, который я соорудил из нескольких крепких веток.

В кронах деревьев посвистывает легкий ветерок, принося с собой еще нотки мускусного, звериного запаха, от которого волосы у меня на загривке встают дыбом.

И еще кое-что.

Замираю, по локоть в кишках, втягиваю воздух… улавливаю еще запахи. Один мужской, один женский, один свежий и сладкий и…

– Проклятье.

Не рассчитывал, что кто-то покинет дом в столь поздний час. Еще и заберется так далеко.

Поляна – как перепутье. Мох, трава, деревья – все отмечено множеством запахов. Именно поэтому я ее и выбрал.

Лесные обитатели приходят чистить добычу или готовить мясо к здешнему ручью, чтобы не привлекать внимания к своим жилищам или деревням. Однако большинство знает, что так близко к закату дом лучше не покидать, и, кем бы ни были пришельцы – обладатели трех новых запахов, которые до меня доносятся, – когда я начну готовить этого зверя, они захотят оказаться подальше.

Берусь за теплые, влажные органы, вырываю их и бросаю на землю рядом. Они падают с тяжелым шлепком.

Слетаются мухи – так, словно оголодали.

Не могу их винить, когда сам знаю тягу истинного, неумолимого голода.

Несколько минут спустя сквозь завесу покрытых листвой лоз продирается мужчина. Он высок, темноволос и широкоплеч. Едва заметив меня, он тут же выбрасывает в сторону руку, не давая полностью показаться миниатюрной женщине.

Наблюдаю за ними из-под края капюшона, держа в руке все еще теплое сердце кабана.

Женщина миловидна, с волосами до плеч, россыпью веснушек на щеках и раскосыми глазами, которые кажутся мне знакомыми. К ее груди привязан извивающийся сверток, она прикрывает его перепачканной землей рукой.

Они не двигаются. Я вырываю сердце, швыряю его на землю, а затем откидываю капюшон.

Мужчина испуганно вскрикивает и, выронив деревянное ведро, бросается на колени. Женщина опускается куда медленней – приседает в осторожном реверансе, видимо, чтобы не потревожить дитя.

– Владыка, – выпаливает напряженно мужчина. – Я так виноват. Не признал вас сразу.

Разглядываю их, отмечаю отсутствие иного оружия, кроме маленького клинка на поясе мужчины.

В горле зарождается низкий рокот, угрожая вырваться наружу.

– Вы… вы здесь проездом? – спрашивает мужчина и встречается со мной взглядом. Глаза у него сосново-зеленые, они распахиваются шире, когда он замечает кровавое месиво на земле со мной рядом.

– Да, – отвечаю я низким, ровным тоном. Мне совсем не нужна их паника. – У вас есть убежище?

Мужчина хмурится, женщина прикрывает сверток и второй рукой.

– Э-э, да, есть… – Глава семьи указывает на опрокинутое ведро, из которого высыпались белые, похожие на опухоль комки. – Мы храним там трюфели.

Его взгляд снова скользит по кабану, потом снова поднимается к моему лицу.

– Вам… вам оно потребуется? Чтобы сохранить добычу? Для одного это очень много мяса.

– Нет, – бормочу я и, выдернув из бревна кинжал, швыряю его вперед. Он вонзается в землю у ног мужчины по самую рукоять. – Бери. Идите прямиком в убежище и оставайтесь там до восхода.

Они оба бледнеют, женщина с широко распахнутыми глазами отступает на шаг.

– Конечно, – отвечает мужчина с быстрым кивком.

Они дрожащими руками лихорадочно собирают свои трюфели, подбирают кинжал и убегают, оставляя позади лишь резкий запах страха.

Я наконец позволяю рычанию вырваться, придаю ему веса, чтобы оно разнеслось по всему лесу. Властный звук пронизывает деревья, кустарники, саму землю, на которой я стою.

Бросаю немного потрохов ближе к линии деревьев и в ручей, затем обмазываю лицо, грудь и шею кровью добычи. Насадив тушу на влажную крепкую ветку, я подвешиваю ее над огнем, затем сажусь на испачканное алым бревно, натягиваю капюшон и жду.

Солнце зашло некоторое время назад и оставило лес погруженным во тьму, которая кажется более густой, чем обычно. Единственная отрада – огонь, что потрескивает, выбрасывая поток тепла и дыма.

Протягиваю руку и вращаю вертел, чтобы пламя прожарило кабана под другим углом, заставляя шкуру пузыриться и кипеть, издавая возмущенное шипение, когда на поленья и раскаленные камни капает сок.

Зверь был хорошо откормленный, от него исходит сильный, божественно вкусный аромат жареной дичи. Аромат, от которого у меня текут слюнки, когда я смотрю, как жир все стекает, стекает, стекает…

Поднимается ветер, унося запах в лес, пока я вращаю кабана в ритме своих медленно кружащих мыслей.

Возможно, дело в том, что время позднее и мои внутренние часы бьются в предвкушении, но я думаю о сиреневых глазах, что взирали на меня с нескрываемой злобой…

Ненавижу тебя.

О, ненаглядная. Ты даже не знаешь значения этого слова.

Лучше ненависть, чем те горячие взгляды, которыми она в последнее время меня поражает.

Еще один поворот шипящего, кипящего жертвенного животного.

Пока я не пронзил клинком его сердце, кабан рылся в лощине в поисках трюфелей, а трюфель дает сильный аромат. Он пропитал мясо, придавая жареному запаху земляную нотку.

Описывая круги, кабан смотрит в никуда широко распахнутыми глазами. Из раззявленной пасти торчат клыки. Он завизжал на меня, умирая, и я вижу отголосок этого звука на его наполовину обугленной морде.

Непредусмотрительно. Благоразумнее было бы отрубить ему голову.

Тыкаю кабана заостренной палочкой, выпуская струйку ароматного сока точно такого же цвета, что и жидкость, которую каждый вечер предлагает мне в кубке Орлейт.

Со вздохом гоню мысль прочь.

Ненавижу этот, мать его, цвет.

Кра перестают верещать, лесные песни затихают на пике, и я, в который раз проворачивая кабана, слышу прямо за линией деревьев хруст ветки.

Потом раздается сопение и почти неразличимый рык.

Волоски на руках и ногах встают дыбом, внутри, угрожая хлынуть через край, вскипает буйство.

Еще поворот, самодельный вертел скрипит под тяжестью мяса. Еще одна ароматная капля падает на пылающие дрова.

Еще хруст.

Не в моей природе сидеть к угрозе спиной, особенно к той, что так сильно пахнет мускусом. Но я выдерживаю натиск инстинктов и выжидаю…