Другая жизнь - Элен Алекс

Эйб Робинсон устал доказывать дедушке Ичи, как тот глубоко не прав в таком слишком резком подходе к этому вопросу.

— Разве можно считать аморальным фильм, где героиня совершает поступок, впервые в жизни следуя своему сердцу? — сказал Эйб Робинсон.

Дедушка Ичи в ужасе посмотрел на такого отвратительного Эйба Робинсона.

— Во-первых, таким подходом к жизни вы совершенно развратите мою любимую внучку и собьете ее с истинного пути, — сказал безутешный дедушка Ичи, — а во-вторых, кто вам сказал, что она живет не по велению сердца? Ведь она еще никому ни разу не пожаловалась на свою жизнь!

— Во-первых, никогда нельзя понять, что у человека на сердце только по тому, жалуется он кому-нибудь на что-нибудь или нет, — сказал Эйб Робинсон, — а во-вторых, при чем тут вообще вы, весь ваш род и ваша драгоценная внучка Камилла?

— Ну как же, вы же снимаете фильм про наш достопочтенный род, — важно сказал дедушка Ичи.

— Нет уж, мой дорогой, ваш достопочтенный род тут вообще ни при чем. Мы взяли за основу сценария только то, что такой род просто существует, а остальное — наше личное дело и дело нашей киностудии.

И видя, что дедушка Ичи крепко задумался над тем, что бы он мог еще из этого обстоятельства урвать, Эйб Робинсон заявил:

— Или киностудия сама распоряжается любыми своими дальнейшими вымыслами о том, что происходит или не происходит с таким достопочтенным родом, жизнь которого положена в основу этого сценария, или ваша Камилла вообще не будет принимать участие в съемках.

Дедушка Ичи схватился за голову. За сердце он уже хватался в прошлый раз, на этот раз это будет выглядеть уже не так эффектно. Хотя в прошлый раз Эйб Робинсон тоже не поверил бедному дедушке Ичи.

Дедушка Ичи стал судорожно обдумывать ситуацию. Эйб Робинсон всегда мог быть твердым и решительным, когда видел, что окружающие его люди пытаются сесть ему на голову.

И дедушке Ичи пришлось, скрепя свое слабое сердце, согласиться не вмешиваться. Ведь он уже пообещал всем и вся, а в основном себе, любимому, что благодаря этому фильму он войдет в историю. Не мог же он теперь лишить сам себя такого шанса.

— Но мне будет очень интересно, — язвительно сказал обиженный дедушка Ичи, — как она у вас сможет сбежать с этим садовником? Ведь следуя нашему контракту, к Камилле никто из мужчин не может и на полшага приближаться!

Эйб Робинсон улыбнулся.

— Ну это не проблема, — сказал он, — мы что-нибудь придумаем.

Отчего дедушка Ичи расстроился совсем. Ведь, как он уже точно знал, эти неугомонные киношники обязательно что-нибудь придумают.

А у Эйба Робинсона наконец-то все стало получаться. Каждый день его обуревали какие-нибудь новые идеи и замыслы. Теперь он ясно видел будущий фильм — завязку, конфликт, начало, середину и конец.

Братья Тернеры в своих кабинетах тоже смутно начинали видеть призы, которые они могли бы получить за этот не совсем обычный фильм. А потому они вели себя тихо, мирно, доброжелательно, не вставляли палок в колеса и не объясняли больше Эйбу Робинсону, как именно ему надо жить.

Всем актерам Эйб Робинсон предоставил большую свободу действий, каждый из них мог нести на съемках какую хотел отсебятину. Эйб Робинсон собирался разобраться с этим материалом во время монтажа. Люк Беррер тоже перестал ностальгически бездействовать, работы у него теперь было невпроворот, он был безмерно счастлив.

А вот Джефф Дармер и Джек Марлин молча скооперировались, решив ничем себя не перетруждать. В основном они только давали советы окружающим. А говорить, что и как нужно делать Эйбу Робинсону, вообще стало их самым любимым занятием на это лето.

Камилла. Ее темные большие глаза были полны тайны и печали, словно покрытые мраком небеса. Люк Беррер брал ее крупным планом, зрители должны были восторгаться ее неповторимой внешностью и терзаться бесконечными догадками о том, что у нее на душе.

— Как же так, ведь вы собирались снимать фильм о счастье семейного очага, — ехидно сказал Эйбу Робинсону вездесущий Марк Тимпсон, — а ваша героиня собирается сбежать из дома со своим садовником?

— Дом там, где сердце, — сказал Эйб Робинсон, — и потом, мы еще сами не знаем, что произойдет в конце фильма с нашей главной героиней.

Марк Тимпсон безмерно удивился.

— Вы еще сами этого не знаете? — оскорбленно спросил он.

— С нашей героиней произойдет то, что с ней должно в конце концов произойти, — сказал Эйб Робинсон, — и не сможет в это вмешаться ни Бог, ни человек.

— Ого, как у вас тут все серьезно, — сказал Марк Тимпсон.

И он, как обычно, вместе со своими помощниками закрылся в своем кабинете. Не похоже было, чтобы они там что-то сочиняли, по всей видимости, они там усиленно молились, чтобы фильм Эйба Робинсона с треском провалился.

Камилла и Алекс Мартин вообще не смотрели в сторону друг друга, у них и без этого дел было невпроворот. Камилла по замыслу сценария была занята какими-то проблемами с многочисленными родственниками, а Алекс Мартин беззаботно подстригал деревья и кусты в их саду.

Толстая Дора Мартин тоже каждый день приезжала на съемки фильма, она привозила любимому мужу вкусную домашнюю еду. И каждый раз эта еда была в корне разная, ведь толстая Дора Мартин то собиралась худеть и хорошеть, а то пускала все на самотек.

А потому Алекс Мартин один день уплетал какую-нибудь постную пищу, а другой — жирную и высококалорийную. А толстая Дора Мартин, в восторге сложив руки на груди, с упоением смотрела на то, какой он тут, ее муж, такой молодой, красивый, перспективный и талантливый.

И все было бы совсем мило, складно и хорошо. Да у Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера не было актера на роль дедушки главной героини. И это обстоятельство вносило разлад и дискомфорт в наладившееся было благополучие этой съемочной компании.

Дедушка Ичи тут же предложил себя на эту роль. Эйб Робинсон и Джефф Дармер закрылись от дедушки Ичи в кабинете Эйба Робинсона. Там они отдышались и стали думать, что делать дальше.

Когда же они вышли оттуда и сказали, что на роль дедушки Ичи они попытаются пригласить самого Дага Хауэра, у меня из рук выпала чашка с горячим кофе. Вмиг лишившись сил, я опустилась на ближайший стул. Камилла рассеянно посмотрела на меня.

— Тебе что, так нравится этот актер? — спросила она меня.

— Нет, — сказала я, — не так.

— А как? — спросила Камилла.

— Это сложное чувство, — сказала я.

Камилла покачала головой и больше ни о чем не стала спрашивать. То, что ей было нужно, она уже поняла. А потому мы с Камиллой ничего не стали выяснять в тот момент, мы отложили все на потом. А через некоторое время ее вновь позвали на съемку.

А я осталась одна, растревоженная и несчастная. У каждого человека в жизни есть какая-нибудь тайна, у меня тоже была такая тайна. И этой моей тайной всегда был Даг Хауэр: я любила его с самого своего безоблачного детства. Еще с тех пор, когда мои обязательные родители разрешали мне смотреть телевизор всего только по пятнадцать минут в день.