Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание - Леонид Михайлович Млечин

— Скажи мне честно: ты веришь, что камикадзе могут спасти Японию?

Арима ответил без колебаний.

— Конечно, верю. А разве ты считаешь по-другому?

Хаяси жестом остановил его.

— Подожди. Ты же знаешь: нет уверенности в том, что наш отряд потопил хотя бы один корабль. Говорят, что и другие отряды камикадзе не слишком удачливы. Но наши летчики гибнут каждый день. Есть ли в этом смысл?

Арима кивнул.

— Теперь я понял, о чем ты спрашиваешь. Я тебе так отвечу. Вы, городские ребята, ко многому подходите иначе, чем я. У вас нет крепкой веры. Вы привыкли все подвергать сомнению. Вы придаете слишком большое значение жизни. В вас нет основательности, которая позволяет чувствовать себя уверенно. Но представь себе, что весь мир исчез. Остался только ты один. Захотел бы ты продолжать жить? Жизнь имеет смысл только потому, что вокруг есть и другие люди, с которыми ты связан тысячью нитей. Иногда окружающие тебя люди делают что-то для тебя, иногда ты делаешь что-то для них. Это подлинная основа бусидо, образа жизни воина. Если мы цепляемся за жизнь, то теряем самоуважение. Животные — они просто существуют, подчиняясь инстинктам. А люди сознательно посвящают жизнь другим людям или идее. Вспомни слова Маса-сигэ Кусиноки: «Я хотел бы родиться семь раз в этом мире людей, чтобы семь раз отдать жизнь за императора».

Знаешь, когда камикадзе садится за штурвал самолета или за пульт управления своей торпеды, готовясь умереть, он действует в духе наших традиций. Ведь наши герои всегда считали делом чести умереть за правое дело, даже если оно было абсолютно безнадежное. В такой сознательной готовности потерпеть поражение в борьбе с заведомо превосходящими силами противника есть своя доблесть… Мы поставили себе задачу выше человеческих сил, с точки зрения так называемого здравого смысла. Но вспомни: чему нас учили в школе? Человека ждет только одна смерть. Она может быть тяжелой, как гора, или легкой, как гусиное перо. Для человека естественно любить жизнь и ненавидеть смерть, заботиться о семье, растить детей… Но когда человек движим высшей идеей, все выглядит по-иному. Ты же читал в классе «Хагакурэ». Оно написано несколько столетий назад, но моральные принципы нашего народа с тех пор не изменились. Воин всегда был готов расстаться с жизнью, лишь бы не поступиться своей честью или честью своего господина. Харакири — не жест отчаяния, а единственно почетный выход из положения.

Арима произнес все это на одном дыхании.

— Видно, и ты тоже над всем этим задумывался не раз?

— Еще бы! После того как я записался в отряд, не спал несколько ночей. Мне было страшно, но потом я преодолел это чувство. И знаешь как? Когда я окончил школу, наш директор подарил мне прекрасное издание «Хагакурэ», сказав, что в этом сочинении я найду ответ на любой вопрос. Когда я не мог спать, я шел в комнату к дежурному и там перечитывал «Хагакурэ». И тогда лучше понял идеи бусидо, лучше, чем в школе… Я заметил, что в «Хагакурэ» иероглифы, обозначающие смерть и сумасшествие, объединены в одно понятие — бешенство, заставляющее идти на смерть. Я понял так: воин не в состоянии совершить по-настоящему значительный поступок, если вначале он не преодолеет себя, решительно отбросив все осторожные доводы разума и самосохранения.

Арима посмотрел на Хаяси ясными глазами. Уже светало. Арима нагнулся и достал из-под кровати сумку, прихваченную из отряда. Он вытащил коробочку для еды, но она была пуста. Арима с сожалением закрыл ее.

Хаяси, возбужденный ночными разговорами, присел рядом с ним. Они не боялись разбудить Кавабэ, который спал тихо, как ребенок.

— Я должен тебе признаться, что мне тоже было страшно, когда я попал в отряд. Были минуты, что я даже сожалел о своем решении, — сказал Хаяси. Признание давалось ему нелегко. Он не привык откровенничать. — Но я обрел спокойствие, подумав о том, что человека все равно ждет смерть. Но смерть на больничной койке от болезни отличается от гибели камикадзе. До последнего мгновения я останусь в полном сознании и буду способен контролировать свои поступки. А тяжелобольному приходится страдать и ждать смерти. Он бессилен что-либо сделать. Это не по мне.

Идзуми Арима дружелюбно улыбнулся.

— Вот и хорошо. Если хочешь спать, ложись. Раз уж ты меня поднял, я подежурю.

— Мне совсем не хочется спать, — сказал Эйдзи Хаяси. — Посмотрю, как будет вставать солнце.

Может ли человек противостоять движению истории, потоку событий, менять его направление? Вернее, существуют ли люди, способные на это? И если да, то могут ли они позволить себе подчиниться течению, вместо того чтобы самостоятельно выбирать направление движения? Вот над чем в ту ночь размышлял адмирал Хомма. Его мысли не носили чисто философского характера — он обдумывал реальную ситуацию. Судя по настроениям в Токио, империя существовала последние часы. «Заговор подполковников», как про себя именовал Хомма задуманный офицерами путч, имел не так уж много шансов на успех. Японцы как нация и в особенности японская армия привыкли повиноваться приказам. И если солдатам скажут, что принято решение о капитуляции, уже никто не сумеет поднять их на борьбу. Абсолютная готовность повиноваться, считал Хомма, лучшее качество японцев. Министерства армии и флота недаром участвовали в составлении школьных программ и учебных методик. Но в данном случае привычка повиноваться грозила обернуться против тех, кто ее воспитывал. И этот фактор казался адмиралу определяющим.

Что же делать, если попытка военного переворота не увенчается успехом? Покончить жизнь самоубийством? Уйти в отставку? Ждать, пока союзники, которые оккупируют Японию, начнут охоту на так называемых преступников, как они это делают в побежденной Германии? — Перечисляя альтернативы, адмирал Хомма даже не взвешивал их положительные и отрицательные стороны. Он отвергал их с порога.

В подчинении адмирала Хомма находилось несколько авиабаз в южной части Японии, укомплектованных морскими летчиками. По приказу Хомма командиры баз, как и командиры отрядов камикадзе, в течение последнего месяца ничего не сообщали своим подчиненным о ситуации на фронтах и вообще о положении Японии в мире. Летчики были полностью отрезаны от источников информации и не подозревали, что страна на грани капитуляции. Эти базы располагали последними исправными японскими самолетами (они поступали сюда прямо с заводов, и большая их часть еще ни разу не участвовала в воздушных боях), достаточным количеством бензина и боеприпасов.

Адмирал принял решение. Если император отдаст приказ о капитуляции, Хомма не допустит его оглашения на авиабазах и в отрядах камикадзе. Напротив, он незамедлительно отдаст приказ о возобновлении активных боевых действий. Американцы, столкнувшись