Осеннее преступление - Андерс де ла Мотт

Что-то в громадном зале было не так, и Анне понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что именно. Слабый запах, не свойственный этому дому и который Анна не могла опознать. Запах становился тем отчетливее, чем ближе Анна подходила к фреске.

В лунном свете картина казалась еще более зловещей. Краски осени глуше, небо темнее, дождь безрадостнее. Как и раньше, искаженные отражения на воде казались почти живыми. Они менялись по мере того, как Анна подходила ближе. Раздваивались, сливались, снова раздваивались. Складывались в новый узор, новые формы. Что-то это напоминает…

Луна зашла за тучу, и зал на несколько секунд погрузился в полутьму. Анна замерла, не сводя взгляда с фрески; она так сосредоточилась, что не заметила еле слышного звука — кто-то поднимался по лестнице.

Лунный свет вернулся, и Анна судорожно вдохнула. Отражения на водной поверхности слились, образовали светлый силуэт молодого мужчины. Прямые руки закинуты за голову, лицо обращено к небу. Бледная кожа, волосы в воде вокруг головы напоминают нимб. Все вместе необыкновенно красиво, но в то же время — какая глубокая печаль. Потому что было совершенно очевидно: юноша мертв. — Это, наверное, Симон Видье, — сказала Агнес за спиной у Анны, перепугав ее чуть не до смерти.

Карина увидела, как Симон поднялся, прислонил гитару к большому камню и зашагал по тропинке с той стороны плато. Она подождала, чтобы никто не смотрел, встала и медленно пошла следом. Она и сама не знала зачем. Просто что-то случилось, что-то, отчего ей нужно было поговорить с Симоном. Среди деревьев было темно, но Карина много раз ходила по этой тропинке. Сортирный путь, как они ее называли, вел к развалинам бараков на каменоломне, но никто никогда дальше половины пути не уходил.

— Симон, ты там? — шепотом позвала она. — Симон?

— Я здесь!

Справа от тропинки послышались звуки. Потом Карина увидела, как Симон выходит из-за деревьев, на ощупь застегиваясь. Они остановились друг напротив друга — сантиметров на двадцать ближе, чем встали бы при свете дня. Темнота словно толкнула их друг к другу. Они оказались так близко, что Карина ощутила легкий зуд внизу живота. Смешно. Это же Симон, которого она знает с детского сада. И все же каким-то удивительным образом он уже не прежний Симон, а совершенно другой человек.

— Короче, я подумала… — Она поежилась. — Крутая новость, про гастроли. Поздравляю. — Из-за травы слова выходили невнятными, словно обжигали рот.

— Спасибо!

— Когда едешь?

— В понедельник.

— Ясно. — Карина глубоко вдохнула, поколебалась. Ее прервал звук — где-то в лесу треснула ветка. Она вздрогнула:

— Что это?

— Ничего особенного.

— Как по-твоему, здесь кто-то есть?

— Да кому здесь быть. Все остальные ведь наверху? — Симон махнул рукой в сторону каменного лба, где снова заорал бумбокс.

— Не они. Кто-то другой. — Несколько секунд они молча прислушивались, но слышали только собственное дыхание и звуки, долетавшие со стороны каменоломни. Карина сглотнула.

— Олень-людоед вернулся, — усмехнулся Симон. — Интересуется, какого хрена мы тут вытворяем.

— Думаешь? — Карина хотела прогнать страх, но он крепко вцепился в нее.

— Ну. Кстати, а чего у тебя глаза такие? Что-то случилось?

Карина не ответила. Прикусив нижнюю губу, она продолжала вслушиваться.

— Глупость какая-то, — пробурчала она. — Пьяный бред.

— Ты о чем?

Карина помотала головой.

— Ну давай, говори! — Симон взял ее за руку. Прикосновение не было неприятным — скорее наоборот. Карина глубоко вдохнула и на пару секунд задержала дыхание.

— Короче, за неделю до конца школы мы с Мари ехали в автобусе домой. Нам было скучно, и мы начали вспоминать, какие песни нам нравились в восьмидесятые.

Симон рассмеялся.

— Окей, и одна из вас затянула “Never gonna give you up” Рика Эстли?

— Ну хватит.

— Извини. Продолжай. Вы ехали в автобусе и обсуждали музыку восьмидесятых.

— И я ляпнула, что среди моих любимых была “When doves cry”.

– “Принс”. Хорошая песня.

— Конечно! — Карина посветлела. — И мы начали напевать. Та-да-да Та-да-да. Та-да-да-да. А потом… Мы уже говорили о чем-то другом, и тут одна из нас снова завела, а другая подхватила. Та-да-да, и мы ржали так, что чуть не описались. Не особо по-взрослому, но сам понимаешь — неделя до окончания гимназии. Вроде как попустило.

Симон кивнул.

— А на следующее утро. — Карина запнулась. — Обещай не смеяться.

— Слово скаута. — Симон клятвенно вскинул руку.

— Ну. „Да я сама понимаю, звучит по-идиотски. — Карина почувствовала, что краснеет.

— Давай же, говори.

— Ладно, но ты правда не смейся! — Карина сделала над собой усилие. — На следующее утро после того разговора в автобусе у меня на подоконнике лежала мертвая птица. Белый голубь.

Несколько секунд было тихо, а потом Симон захохотал.

— Блин, Симон, ты обещал. — Карина ткнула его кулаком в грудь.

— Ну сорри. Просто это так…

— Глупо. Ну да, понимаю. Блондинка с большими сиськами. — Карина скрестила руки на груди и отвернулась.

— Нет, нет. Я не это имел в виду. Прости. — Симон прекратил смеяться. — Ты совсем не дурочка. Но ты же не думаешь, что голубь может вот так просто влететь в окно?

— Не может, потому что я бы проснулась от шума. При этом голубь не был ранен. Он просто лежал на подоконнике, как будто спит. Почти красивый, хотя как-то неприятно красивый. Я решила, что нас кто-то подслушал и шел за мной до дома. С тех пор мне и мерещится.

— А тебе не кажется, что кто-то подшутил над тобой? Кто еще был в автобусе?

Карина задумалась.

— Машина Алекса была в ремонте, и они с Бруно сидели в самом конце. Еще куча малышни, младший брат Мари и его одноклассники. Ты тоже там был, но сидел, как всегда, в наушниках и не слышал нас.

— В таком случае главный подозреваемый — Алекс. Ты же знаешь, что он устроил после того, как мы посмотрели “Крестного отца”?

— Напихал Бруно в подушку конского навоза. Идиотская история, весь поселок слышал.

— Он это назвал “лошадиной подушкой”. — Симон усмехнулся. — Бруно с ним две недели не разговаривал. Ребячество, но смешно.

Карина несколько секунд смотрела на него, а потом вздохнула.

— Наверное, ты прав. Очень может быть, что это кретинская выдумка Алекса. — Ей хотелось, чтобы по голосу было ясно: Симон ее убедил. Но обмануть себя не получилось.